Ratel.kz продолжает публикацию знаменитых записок «Плетенье чепухи» Герольда Бельгера, не увидевших свет при жизни писателя
На снимке: Герольд Бельгер.
Продолжение. Читайте часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8, часть 9, часть 10, часть 11, часть 12, часть 13, часть 14, часть 15, часть 16, часть 17, часть 18, часть 19, часть 20, часть 21, часть 22, часть 23, часть 24, часть 25, часть 26, часть 27, часть 28, часть 29, часть 30.
Ивану КРЫЛОВУ, баснописцу, говорили: «N – очень умный». Иван Андреевич ответил: «Умный-то умный, да ум у него дурацкий».
И мне говорят о Z: «Он личность!»
Я не спорю. Говорю: «Личность-то личность. Да личность ничтожная».
* * *
Такой вот казус: приобрела моя дочь весьма приличные с виду туфли и отправилась в обновке на работу. Едва дошла по московской слякоти до метро, как подошва отклеилась, отлетела.
Оказалось, китайское изделие.
И мне это напомнило далекое.
…Не могу в момент вспомнить, как называлась программа американской помощи в годы войны.
Если не ошибаюсь, в 1943 или 1944 году отца вызвали в район и предложили что-то выбрать из американской помощи. По рассказам отца, жертвовали американцы всякую всячину – одежду, обувь, домашнюю утварь, яичный порошок, тушенку, бобовые консервы, сою, джем, иголки, пуговицы, резинки для трусов, наперсники, костыли, трости, лупы, веера, губные гармошки…
Кто и как делил все эти пожертвования, кому что досталось, я не знаю.
Отцу достались две вещи: набалдашник из слоновой кости и темно-серая жилетка на шелковой подкладке, с кармашками и с дюжиной мелких пуговичек.
Вещички были изящные и прочные. Набалдашник отец приспособил к алюминиевой трубке, получилась легкая трость, которой я пользуюсь с двенадцатилетнего возраста до сих пор. Слоновая кость со временем только пожелтела, потрескалась, крохотный краешек отломился. Прикосновение ладошки к гладкому, отполированному набалдашнику оставляет приятное ощущение.
А жилетку отец носил в торжественных случаях лет сорок, потом передал мне. И я ее ношу и поныне. Считай, она служит нашей семье уже 70 лет!
А ведь, надо полагать, ее до нас наверняка носил и какой-то американец.
Вот это качество! Это тебе не китайский ширпотреб.
* * *
Созвучие слов в тюркских языках издавна вызывает у меня удивление и умиление. Еще в школе, помнится, я завел однажды тетрадку, в которую записывал доступные мне слова-понятия по-казахски, по-киргизски, по-каракалпакски, по-татарски, по-узбекски, по-уйгурски…
Тетрадку эту я так и не исписал: в аульных условиях не было никакой литературы по сопоставительному языкознанию. Став студентом, я получил такую возможность, но расширить тетрадку помешали другие юношеские соблазны.
Читаю глубокое, серьезное исследование давнего знакомого историка Марата СЕМБИ «Память земли тюрко-монгольской» (Тюркский меридиан, Алматы, 2013).
На каждой странице – уйма любопытных, верных и тщательно выверенных сведений, аж сердце несостоявшегося тюрколога (о чем я некогда мечтал) дрожит.
В одной из своих статьей Марат Семби пространно рассуждает о Шолпан – «третье по яркости светило» (после Солнца и Луны), постоянный и надежный спутник кочевников. Не стану здесь пересказывать филологические и этнографические, исторические изыски дотошного автора. Приведу лишь название «пастушьей звезды» в разных тюркских языках.
У казахов Венера называется Шолпан (кстати, Шолпан также распространенное женское имя; есть и усеченная форма – Шопан-ата – покровитель, пир овец). Так вот, звезду Шолпан алтайцы называют Чолмон, башкиры – Сулпан, буряты – Цолмон, Солбон, калмыки – Цолан, кыргызы – Чолпон, кырымлы – Чолпан, монголы – Цолмон, Саха – Чолбон, татары – Чулпан, тофы – Шолбан, турки – Чобан, Чулпан, Чобанийлдызы, туркмены – Чопан, тыва – Шолбан, Чалбан, узбеки – Чопан, хакасы – Солбан и т.д.
Марат Семби резюмирует: «Практически у всех этих народов название звезды «связано» с животноводством, в частности, с овцеводством. Поэтому звезда не случайно считается чабанской».
В океане тюркского эля
Для меня эта очень теплая, манящая, волнующая книга – «Тюркский меридиан» Марата Семби. Речь в ней идет о близком мне, сокровенном. О казахской ментальности. О казахской ауре. Об истоках, дебрях казахских слов и выражений. О словесной культуре номадов, о космосе тюрков. О безбрежном океане восточной топонимики. О духовности тюркского мира.
Здесь всё – все грани, параметры гуманитарных наук – диковинно и аргументировано сплетены, выявлены и обозначены на обширном материале – глубокие, основополагающие истины, раскрывающие суть исследования в диалектическом, уникальном преломлении.
В лапидарном и энергичном предисловии поэта, писателя Дюсенбека НАКИПОВА верно замечено: «Стоит особо отметить огромную кропотливую работу М. К. Семби с источниками, охватывающими такие области знания, как история, археология, филология, этнография, лингвистика, мифология, фольклористика, астрономия, архитектура».
Добавлю: при этом Марат Семби грациозно оперирует монбланом литературы на разных языках, свободно плавая в океане тюркского эля.
Он не просто многогранный исследователь, а очарованный странник, пилигрим, бредущий на стыке наук с дивным посохом познания.
Его и читаешь-то с изумлением и восторгом. Его научный труд – исповедальное повествование чистого, душевного человека, влюбленного в мир слов, в истоки древней культуры номадов.
Видно: книга вынашивалась долго, не один десяток лет. Иначе и быть не могло. Такую махину в один присест не напишешь. Припоминаю, как лет 10-15 назад автор предложил моему вниманию какие-то эскизы, этюды, фрагменты, вошедшие в эту книгу.
Свою научную задачу Марат Семби оконтурил так:
«В этой работе я постарался восстановить исходный смысл тюркских географических наименований, опираясь на знания, накопленные историей, этнографией, фольклористикой, лингвистикой.
Чем больше оригинальных и самобытных названий, тем богаче и красочней мир вокруг нас. За каждым словом тянется ниточка к нашей же давней истории, пластам нашего языка, истокам народного вкуса. Что же касается названий, пришедших к нам из древних времен, то к ним надо относиться с особой бережностью. Эти названия – такая же ценность, как старинный памятник, уголок реликтовой природы или сосуд из сакских курганов. Это моральный духовный капитал народа».
Этим, по сути, и всё сказано. Всё остальное – дотошные и любопытные доказательства.
О масштабах книги свидетельствуют названия следующих работ:
– Север в казахской топонимике.
– «Мир мертвых» в фольклоре тюркских народов.
– К реконструкции некоторых древнетюркских топонимов Малой и Большой надписей Култегина.
– Пространственно-ориентационная система казахов.
– Кемпир – небесное божество.
– Жетысу – страна молочных рек.
– Четыре этюда к статье «Эпос «Козы-Корпеш – Баян-сұлу».
– Пятнадцать топоминиатюр.
Разумеется, я охватил не всё содержание.
А поскольку издание научное, то оно снабжено – как и полагается – послесловием, двумя приложениями, списками сокращений, информаторов, литературы и топонимических указателей, а также резюме на казахском и английском языках.
Таковы горизонты рассматриваемой темы.
Замечу еще, что Марат Семби посвятил свой труд светлой памяти мадьярских тюркологов Конгура МАНДОКИ и Йожефа ТОРМЫ. С припиской:
«Вы пришли к нам друзьями,
а ушли братьями.
Имена ваши мы сохраним
в наших сердцах».
Я знавал этих симпатичных, увлеченных, интеллигентных людей, беседовал с ними, бывал за одним дастарханом, даже являюсь обладателем именной премии последнего, учрежденной журналом «Парасат» (1997). Читая книгу Семби, я обоих вижу перед глазами.
Уже несколько дней я прилежно просматриваю труд Марата Семби, по главкам, по отрывкам, по миниатюрам, получая удовольствие. Поначалу мне хотелось написать пространный анализ книги, теперь же – по мере осмысления необъятного тюркского мира – отказываюсь от первоначального намерения, убедившись в своей недостаточной компетентности. Просто-напросто это уникальное сочинение мне не по зубам (по-казахски: тісім батпайды).
Вспомнился мне тут проникновенный очерк Юрия РОСТОВЦЕВА (РОСТА) «Марафонец» об уникальном философе-мудреце Алексее Федоровиче ЛОСЕВЕ: «Как минимум, шесть наук всецело претендуют на него. Посчитайте сами: эстетика, философия, филология, история, искусствоведение, лингвистика. Как выбрать?».
Нечто подобное можно сказать и о Марате Семби. С колокольни литератора, пожалуй, слишком рискованно пускаться в вольные рассуждения.
Поэтому ограничиваю свою задачу лишь тем, что горячо рекомендую сей труд интеллектуальным читателям и тем, кто неравнодушен к истокам своей духовности.
И всё-таки на два момента, которые меня особенно взволновали, хочу обратить особое внимание. Оба момента касаются моих соплеменников, о чем я до поры до времени не ведал.
Первый момент относится к депортации российских немцев.
Известно, что в сознание советских людей усиленно вбивалась коммунистической властью версия, что российские немцы – сплошь, от мала до велика, диверсанты и шпионы, и потому депортация по законам военного времени была вынужденной и исключительно справедливой мерой. Более того – благом. (Ничего себе благо, в результате которого народ был развеян и больше чем на треть физически истреблен в ссылках, тюрьмах, трудовых армиях за колючей проволокой.)
Потом, 23 года и один день спустя, Указом Верховного Совета СССР от 29 августа 1964 года депортация была признана ошибочной («огульное обвинение»), зловещим порождением культа личности. Депортированы, однако, были не только немцы (поволжские, крымские, украинские, кавказские, петербургские, балтийские, московские и прочие), но и поляки, корейцы, а после немцев – чеченцы, ингуши, кумыки, карачаевцы, крымские татары, хемшиды и многие другие.
Историк Марат Семби уточняет, что депортация немцев началась не в 1941 году, а задолго до нападения фашистов на Советский Союз. Постановление Совета Народных Комиссаров Союза ССР от 28 апреля 1936 года за № 776-120 сс (совершенно секретно) «О выселении из УССР и хозяйственном устройстве в Карагандинской области Казахской АССР 15 000 польских и немецких хозяйств» (около 50-60 тысяч человек) как политически неблагонадежных говорит само за себя.
Советской власти было всего 1 год и 2 месяца, когда она, на основании Директивы ЦК РКП (б) от 24 января 1919 года, впервые применила массовую высылку людей со всеми домочадцами из трех казачьих станиц и двух хуторов.
Так констатирует Марат Семби (см. с. 229).
Что это значит?
Есть казахская поговорка: «Изобилие жаркого узнаешь, когда зарежут верблюда». Маленький опыт по депортации населения в 1919 году позже превратился в массовую депортацию народов, став одним из тягчайших преступлений в мире.
Второй момент. Среди топоминиатюр я обратил внимание на зарисовку «Самарканд». Это, оказывается, поселок в восьми километрах от города Темиртау Карагандинской области. Поселок к одноименному узбекскому городу не имеет никакого отношения.
Там поселились немцы (первоначально 18 семей) из Самарской губернии в 1905 году на левом берегу реки Нура. В 1909 году было заложено село, зарегистрированное как Самарканд (этимологию старожилы выводят из сочетания слов: Самара и кант).
Село выросло быстро. Хозяйство крепло. Стало образцовым. Туда потянулись и другие немцы.
В октябре 1941 года немцев выгоняют из обжитых домов и переселяют на территорию сезонных бригад в 10 километрах от Самарканда. Мужчин поголовно забирают в трудармию. Село приходит в полное запустение. Сам автор «Тюркского меридиана» вырос в тех краях и о своих земляках-немцах, потомки которых перебрались в Германию, пишет с теплотой и благодарностью. Такая вот немецкая струна, вплетенная в судьбу казахов. Марат Семби заключает свою миниатюру словами: «Хочу, чтобы знали наши немцы, что мы любим их, помним о них и скучаем без них. Доброго вам будущего, братья! Ауфвидерзейн!»
О, много познавательного и достойного найдет читатель в объемном труде казахского историка.
Фото: dalanews.kz.
