Ratel.kz продолжает публикацию знаменитых записок «Плетенье чепухи» Герольда Бельгера, не увидевших свет при жизни писателя
На снимке: Герольд Бельгер.
Продолжение. Читайте часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8, часть 9, часть 10, часть 11, часть 12.
Лукуллов пир (из цикла «О, казахи мои!..»)
… Давно это было.
Вспоминаю, вспоминаю этот случай с радостью, как светлый сон на заре. Так поступает только казах, истинный казах, щедродушный степняк.
Ныне такие встречаются все реже. Реальность вносит свои коррективы.
За давностью лет я и имени его уже не помню.
А его самого помню, приземистого, плотного, с тюбетейкой на бритой голове, в рубахе со стоячим воротником, в ладной безрукавке с рядом перламутровых пуговичек, с шелковой подкладкой, с кармашками на груди и по бокам. Смуглолицый, с редкой бороденкой, открытый, приветливый и красноречивый. Ладно, красиво плел словеса на казахский манер.
И байбише его помню, в белом кимешеке, плюшевом камзоле, длинном, до пят, цветастом платье с оборками. Туготелая, широколицая, с подчеркнутым достоинством. Она умело хлопотала у пузатого, изрядно помятого самовара, раскатывала тесто на эластичной, выбеленной от мездры шкурке. Она прислушивалась ко всему, что происходило вокруг, но в разговор мужа и его юных гостей не вмешивалась. А вокруг по двору сновал табунок чумазых, чернявых, голопузых ребятишек мал мала меньше и резвились с щенятами, с ягнятами. Спросишь у казаха: «Сколько у тебя детей?», ответит уклончиво: «Е-е, бегают тут четверо-пятеро».
А произошло все вот как.
Нагрянули мы с моим однокашником по институту Казбеком в какой-то аул неподалеку от тогдашнего районного центра Байкадам. Казбек был родом из Актобе, я же – уроженец Энгельса на Волге, вырос в ауле в Северном Казахстане.
Ментальность северных, аркинских, казахов мне знакома с детства. А перед южанами я тогда робел. Они отличались и манерами, и повадками, и нравами, и даже речью.
Мы с Казбеком только что обзавелись дипломами и по распределению Министерства прибыли в отдаленный район Джамбульской области учить местную поросль русскому языку и литературе.
Мы еще толком не устроились и были по-студенчески постоянно голодны.
«В том ауле, – поведал мне Казбек, – живет один сородич. Я его сроду не видел. Но мать пишет: непременно проведай его, передай салем.
Поехали, благо недалеко. 10-12 километров по-казахски – рукой подать.
Хозяин располагался в саманном доме-коржуне с большим двором и огородом-бахчой за дувалом.
Казбек представился, передал почтительный салем и на меня указал:
– Гера. Немiс. По-казахски кого угодно за пояс заткнет. Мугалим.
Хозяин принял радушно, сказал: «Бәрекелді! Проходите!»
Мы скинули у входа обувь, прошли на тор прохладной и затемненной комнаты, подложили под бок подушки, поблагодарили хозяина.
Беседа с некоторым скрипом налаживалась. Хозяин пристально вглядывался в нас, как бы примеривался, в какой тональности вести разговор.
Казбек быстро иссяк. От волнения толстый его нос обильно вспотел. Хозяин переключил свое внимание на меня.
- Какого рода-племени будешь?
- Атығай, – ответил я без запинки.
- А?! Какой атығай?
- Есть на севере такой род – Атығай-Қарауыл.
- Не дейді? Интересно… А мы – тамá.
Мне это ни о чем не говорило. В казахских родах-шежіре я, можно сказать, совсем не разбираюсь. Моя немецкая голова разуметь это не в состоянии.
Угостили кумысом с душком прокопченного кожаного бурдюка. Большую расписную чашу с пузырящимся прохладным напитком мы осушили в три приема и почувствовали, как бодрящая влага мягко прокатилась-просочилась по всему телу. Потом долго пили чай с каймаком, с рафинадом, баурсаками, иримщиком, изюмом-курагой, конфетами-мәмпаси, тандырной лепешкой.
Обильный дастархан поднял дух. У Казбека вспотел не только нос, но и скулы, шея, затылок, уши. Глаза замаслились, ушли в щелку. Байбише кинула ему на колени полотенце. Я почувствовал, что и у меня горит лицо, запунцовели щеки.
Хозяин сыпал поговорками, шутками, цитировал стихи, строки казахских жырау. Он явно был искусный говорун, за словом в карман не лез. И я напрягся, стараясь не ударить лицом в грязь.
– А этот Құрышев в самом деле силен?
Я догадался, о каком Құрышеве речь, сказал уклончиво:
– Должно быть, силен, коли первый секретарь.
– Ай, не знаю! До Ыстекена какое ему дело? На хвост, что ли, ему наступил?
Я промолчал: говорить о ХРУЩЕВЕ и СТАЛИНЕ я был не уполномочен. Признаться, я устал от них.
Байбише, временами по-бабьи цокая-пощелкивая язычком, подбадривала мою казахскую речь, когда я вставлял-вкрапливал редкие модные словечки, только успевала разливать чай. Так щедро меня никто еще не угощал – ни казахи, ни немцы, не говоря уже об урусах.
Наелся я до отвала. Посмотрел на Казбека. Пора, пожалуй, и честь знать.
– Брось, Геражан, на часы не смотри, – предупредил хозяин, привычно пощипывая куцую бороденку. – Скоро мясо сварится, баранью голову преподнесу.
Вот те раз! Зачем я налегал на баурсаки с каймаком и столько чаю выхлебал? Неужели хозяин в нашу честь ярку порешил?
Действительно, вскоре занесли большой поднос-табақ с горкой дымящегося мяса с матово отливавшими сочнями по краям, с лучком, с крутым бульоном. Мне на тарелку положили опаленную баранью голову с большим острым ножом. Я смутился: такой почести я за свою жизнь удостаивался впервые. И как я справлюсь с ритуальными обязанностями почетного гостя? Но тут осенило: вспомнил древнее казахское поверье.
- Аға-еке! Я польщен и благодарен. Но у меня, слава Аллаху, жив-здоров отец. И баранья голова по традиции предков мне вроде не полагается.
- Вон как! Жөн, жөн, Геражан. Пусть тогда голову разделывает айналайын Казбек. У него-то отец давно погиб.
Казбек полотенцем осушил потный нос, принялся орудовать ножом, будто всю жизнь только этим и занимался, отрезал от бараньей головы хрящевые уши у самого основания, губы, язык, раздал кому что положено, обработал щеки, затылочную часть, вырезал глаза, управился ладно-складно, как повар с картошкой.
Хозяин остался доволен. То и дело приговаривал:
- Э, бәрекелді! Джигит!
Ели бесбармак руками, ловко загребая пальцами куски мяса с сочнями, тонко нарезанный курдюк проглатывали не жуя. Хозяин всячески подбадривал нас, явно довольный нашим аппетитом.
Ели долго, не торопясь, с трудом подавляя отрыжку. Такой вкуснятины за студенческие годы отведать не приходилось.
Между тем солнце незаметно клонилось к горизонту. Я покосился на часы.
– Ай, Гера, – перехватил мой взгляд хозяин. – Куда торопишься? Спешка – шайтаново дело. Сейчас нам поднесут сорпу с куртом. Потом малость проветримся, походим по двору. А там почаевничаем, хозяйкиной выпечкой побалуемся. Как же иначе?
Я всерьез встревожился. Последний раздрызганный автобус-коробочка в Байкадам пройдет здесь часов в семь вечера. Успеем ли?
– Не дергайся, Геражан, – ухмыльнулся хозяин. – Всему свое время. Вы – редкие гости. Заночуете.
Я заметил, что мой кореш Казбек уже настроился на такой вариант.
Чай пили со сливками, с мятой. На большой тарелке золотился чак-чак, густо облитый янтарным медом.
– Ай, аға-еке, такой пир закатили! У немцев это целая свадьба! Лукуллов пир!
– Скажешь тоже, Геражан! Какой пир? Какая свадьба? Обычное казахское угощение.
Бата-благословение по ритуалу произнес сам хозяин. Пробормотал несколько молитвенных арабских слов, потом перешел на казахский:
– Да будет усеян ваш путь цветами! Да сопутствует вам всюду удача! Да улыбнется счастье на вашем поприще! Да украсит вашу жизнь спутница-келин! Да возрадуют вас потомки! Да будет высоким ваш шаңырақ! Да будет крепок ваш остов! Да не покинет вас дух предков!
После каждого благожелания хозяин делал паузу, и байбише одобрительно восклицала:
– Әумин!
Потом и Казбек подтверждал:
– Әумин!
И я солидно заключал:
– Әумин! Да будет так!
Свернули и убрали дастархан. И от обилия трапезы нас с Казбеком стало клонить ко сну. Мы казались себе обжорливыми удавами, только что заглотившими по кролику.
– Теперь вот что, джигиты, – сказал хозяин. – Пройдемся немного перед сном, заглянем в бахчу. Каждый должен выбрать дыньку или арбуз.
– Астафиралла! – вырвалось у меня. – Помилуйте, аға-еке! Лопнем!
– Не лопнете. В желудке для каждой божьей пищи уготовано свое местечко.
На юге темнеет быстро, и звезды зажигаются рано. Они стоят ниже, чем на севере. Пахло сеном, кизяком, дымом. Из бахчи веяло свежестью. За аулом надрывались лягушки. Где-то нехотя брехали дворняги.
Хозяин через калитку провел нас на бахчу
– Поглядите. Выберите парочку-другую.
Мы с Казбеком облюбовали две кругленькие дыньки, а хозяин приглядел себе длинную, гладкую, полосатую покрупнее.
Уже при свете керосиновой лампы мы опять уселись за кругленький, низенький столик и вскрыли-взрезали пахучие дыни. Сладкий тягучий сок тек по губам, по подбородку. Господи, сколько же влезет в человеческий желудок! Хозяин продемонстрировал нам, как положено есть дыню. Длинные полоски он подрезал до корки на кусочки и всасывал мякоть одним махом от края до края. До чего же ловко у него это получалось! Глазки его сузились в щелку, уши подрагивали, по колючей, редкой бороденке струился медовый сок.
– О каком пире, Геражан, ты говорил давеча?
– Лукуллов пир!
– А этот Лукулл – казах?
– Нет, римлянин. Консул. Богач и хлебосол. Еще до новой эры жил.
– Ай, наверное, все же был казах. Сколько у него было овец, не знаешь?
– Не знаю…
– Должно быть, все же казах был. Табунами наверняка владел.
Постелили нам в правой боковушке на кошме и корпеше. Хозяева с детишками перебрались в левую.
– Будем спать не шелохнувшись. Как удав, – сказал, крякая, Казбек. – Наше дело спать, а желудок пусть варит.
Проснулись поздно, прошлись по аулу и снова уселись чаевничать.
– Бәрекелді, джигиты. Обрадовали, – заметил хозяин.
Байбише вручила Казбеку вместительную холщовую сумку с разной снедью.
– Гостинцы на дорогу…
Хозяин крепко обнял нас.
– Аман болыңыздар, джигиты. При случае заезжайте еще.
На подвернувшейся подводе мы, удоволенные, добрались до райцентра.
Много лет спустя, я поведал об этом случае знакомым немцам из Германии. Расчетливые и экономные, они, кажется, не поверили.
А что было – то было.
Ratel.kz выражает благодарность режиссеру Ермеку ТУРСУНОВУ за подготовку записок Герольда БЕЛЬГЕРА к печати. Первый том «Плетенья чепухи» Бельгера и сборник рассказов Турсунова «Мелочи жизни» продаются в магазинах «Меломан» и MARWIN.
