Казахстан выпал из списка 50 конкурентоспособных стран мира. Правительство это напрягло, а население даже не заметило, что страна в списке вообще была
Читайте предыдущую статью Досыма САТПАЕВА «Кыргызстан: пейзаж после выборов».
Сапожник без сапог
В 2017 году Казахстан занял 57 место из 137 стран в рейтинге глобальной конкурентоспособности. Для сравнения, в прошлом году это была 53 позиция, а в 2015-м мы даже занимали 42 ступеньку в этом списке.
И это был наш лучший показатель. Как говорится, шаг вперед и два шага назад.
А ведь перед правительством страны была поставлена амбициозная задача до 2050 года войти в список 30 конкурентоспособных стран мира. Но, судя по всему, чиновники уже стали сомневаться в такой возможности.
Помнится, в начале года министр национальной экономики РК Тимур СУЛЕЙМЕНОВ заявил, что Казахстану необходима новая модель экономического роста, так как при существующей страна может не успеть войти в «тридцатку» к намеченному сроку. Довольно странно. Ведь о новой модели начали говорить уже давно, с принятия госпрограммы индустриально-инновационного развития, к которой чуть позже добавили эпитет «форсированного».
Но дьявол кроется в деталях. Какая у нас «модель экономического роста», можно было в очередной раз убедиться в этом году, когда в нефтегазовой стране разразился очередной топливный кризис. Сапожник опять остался без сапог. И в этом основная проблема. У нас гонка за разными рейтингами заслоняет необходимость рутинной и эффективной работы по повышению реальной, а не дутой конкурентоспособности в разных сферах. В том числе в нефтегазовой. Где уже не первое десятилетие твердят о необходимости перейти от добычи сырья к его качественной переработке.
То есть ни один рейтинг не должен быть самоцелью даже в качестве рекламной вывески для привлечения инвестиций. Тем более что наше присутствие в тех или иных списках в значительной степени зависит не от успехов в построении инновационной экономики, а от того, какие доходы получает страна за счет продажи сырья и как они тратятся на развитие экономики.
Здесь вспоминается старая шутка: при цене $100 за баррель нефти и выше чиновники просто не успевают украсть все деньги, поэтому в стране начинается экономический рост.
Быть, а не казаться
Как показывает практика, улучшение позиций страны в тех или иных рейтингах еще ни о чем не говорит.
Например, в рейтинге Всемирного банка «Doing Business 2017» Казахстан занял 35-ю позицию, повысив свой показатель на 16 пунктов по сравнению с «Doing Business 2016», где республика была 51-й.
Но доля малого и среднего бизнеса в ВВП страны, даже по официальным данным, не превышает 25%. Хотя есть подозрение, что и эта цифра слишком оптимистичная. А ведь именно рост МСБ должен быть наиболее важным индикатором улучшения делового климата в стране, где традиционно бал правили либо ФПГ, аффилированные с элитой, либо крупные иностранные инвесторы (в основном в добывающей сфере), либо квазигосударственные структуры, многие из которых напоминали «собак на сене».
Еще более оторваны от реалий ссылки наших чиновников на международные оценки нашего уровня жизни. Например, по оценке МВФ, по итогам 2016 года ВВП на душу населения Казахстана по паритету покупательной способности составляет порядка $25 тыс.
Кстати, чтобы войти в 30 развитых стран, нам необходимо достичь показателя в $60 тыс. Конечно, можно сколько угодно заниматься цифровой эквилибристикой, тешась мыслью о том, что Казахстан всё еще экономический лидер Центральной Азии. И при этом игнорировать тот простой факт, что по покупательной способности казахстанцев нанесено немало мощных ударов - несколько девальваций тенге.
Более того, все эти кризисные годы серьезно притормозили умножение среднего класса, активная роль которого значительно повышает конкурентоспособность любой страны во всех измерениях - от образования до роста потребления. До кризиса средний класс в Казахстане, обитающий в основном в крупных городах, мог составлять от 10% до 15%, а протосредний класс от 20% до 25%. При этом его самым главным критерием является то, что он состоит из людей, экономически независимых от государства. Вот здесь и зарыта собака.
Официально у нас поощряется увеличение числа таких людей, но особенности экономической и политической системы этому мешают. Ведь чрезмерный рост неэффективной бюрократии, правовой беспредел, диктат монополий и ФПГ, а также коррупция убивают малый и средний бизнес, основу любого среднего класса. У нас количество чиновников растет в геометрической прогрессии, при параллельном сокращении представителей МСБ.
Согласно соцопросам, молодые люди после вуза стремятся устроиться на госслужбу, нежели попытать себя в бизнесе и других сферах.
Перевернутая пирамида
На днях региональный директор Всемирного банка в Центральной Азии Лилия БУРУНЧУК в статье «Мечтать о большом: развитие среднего класса в Центральной Азии», пришла к выводу, что в Казахстане практически искоренена крайняя форма бедности, а доля среднего класса увеличилась до 20% от общей численности населения.
Вот только проблема в том, что сравнивают нас с более бедными соседями по региону.
Интересно, что в последнее время «слуги народа» всё чаще сетуют на иждивенчество, которое якобы мешает казахстанцам поднять свой уровень жизни. Возможно, такие настроения у кого-то и присутствуют. Но вряд ли кто-то поспорит с тем, что иждивенцев немало и в структурах власти, где давно уже действует классический принцип Вильфредо ПАРЕТО «20/80», когда лишь 20% чиновников дают 80% результата.
Кстати, Лилия Бурунчук вполне справедливо говорит о необходимости создания среды, «в которой каждый будет иметь доступ к экономическим возможностям», и условий, «которые будут способствовать более продуктивному распределению ресурсов».
Хотя сомневаюсь, что большой энтузиазм у политических элит стран Центральной Азии, включая нашу, вызовет другой ее тезис. О том, что для создания среднего класса также важно, чтобы власть обеспечила механизм участия граждан в процессе принятия решений через повышение подотчетности и прозрачности государственных структур, а также вовлечения разных групп населения в политический процесс.
Рейтинговые войны
На фоне невысоких достижений Казахстана в глобальных рейтингах, умиление вызывает появление локальных рейтингов, оценивающих эффективность и влиятельность министров или акимов.
Доходит до смешного, когда одни и те же представители власти в разных рейтингах умудряются входить как в группу «лидеров», так и «аутсайдеров». Хотя в наших условиях конечным адресатом рейтингового манипулирования является не столько общественное мнение, сколько политическая элита. То есть это один из манипулятивных каналов информации к центрам принятия решения для дискредитации одних игроков и улучшения имиджа других.
Когда теневая политика конкурирующих групп давления доминирует над публичной политикой конкурирующих политических игроков, искусственно созданные рейтинги фаворитов и аутсайдеров из числа элиты могут быть лишь дополнительным инструментом в «схватке бульдогов под ковром» за ресурсы, влияние, нейтрализацию своих противников и расстановку нужных людей.
Что касается населения, то оно фактически не участвует в формировании политики через деятельность легальной оппозиции или посредством выборного механизма на центральном и региональном уровнях. Поэтому информационная значимость таких рейтингов для значительной части общества минимальна.
В целом наблюдается интересная закономерность. Во многих странах мира, где более или менее эффективно действует бюрократический аппарат, вообще не составляются никакие персональные рейтинги чиновников. Причина проста. За работу всего госаппарата отвечает действующая верховная власть. В Казахстане всё наоборот. Здесь умудряются давать оценку не всему двигателю, а отдельным ее деталям.
Какой смысл в том, что какая-то часть работает лучше, а какая-то хуже, если весь движок пыхтит вполоборота и часто глохнет. То есть давать оценку эффективности отдельного министра или акима в отрыве от оценки эффективности всего госаппарата нецелесообразно.
Сразу вспоминается один из методологических принципов Уильяма ОККАМА: «Не следует множить сущее без необходимости».
Зачем плодить рейтинги ради рейтингов? Какая разница, если кто-то в этом рейтинге поднялся выше, а кто-то опустился ниже? Как это связано с эффективной работой всего государственного аппарата?
Такие рейтинги имеют смысл лишь в условиях активной публичной политики, когда репутация власти стоит выше, чем просто лояльность чиновника к этой власти.
Фото: politeka.net.
