При всех сложных геополитических процессах вокруг Казахстана ничего драматичного для его международных логистических амбиций и потенциала не происходит
С момента обретения независимости в Казахстане стали рассматривать географическое положение страны как важный экономический ресурс. Еще в "Стратегии 2030" говорилось о большой возможности, которая "вытекает из нашего географического положения на перекрестке дорог в евроазиатском регионе, процесс глобализации мировых экономических и политических процессов выдвигает этот фактор в число ключевых". Больше, чем об этом, у нас говорилось только об "огромной нефти". Нельзя сказать, что "гора родила мышь", определенный рост доходов от развития международного транзита произошел, но совсем не тот, что ожидался. Не в последнюю очередь причиной становилась геополитическая ситуация вокруг страны. Но не только. Об этом мы побеседовали с известным казахстанским политологом Рустамом БУРНАШЕВЫМ.
- Рустам, в мае талибы, о которых в последнее время как-то забыли, напомнили о себе довольно неожиданным шагом: договорились с Пекином включить Афганистан в пакистанско-китайский коридор в рамках мега-проекта "Один пояс – Один путь". Поддержал это и Исламабад. Значит ли это, что позиции Китая в "Большой Центральной Азии", усиливаются?
- Они, конечно, усиливаются, это постоянный процесс, я бы не связывал это с какими-то отдельными событиями. Рост экономики страны усиливает потребность в ресурсах, это актуализирует вопросы безопасности и, соответственно, активность Китая в разных направлениях, одним из которых является Центральная Азия. Это объективный процесс, и мы его наблюдаем не первый год. Здесь обращение талибов к Пекину – это частный "симптом", Китай свою вовлеченность в Афганистан обозначал уже давно, еще во время присутствия там войск НАТО и США. Так что последние события только подтверждают давнюю тенденцию.
- Это может сделать Афганистан потенциально более стабильным и, соответственно, менее опасным для соседей?
- Да, его опасность для нас и так, довольно относительна. Ее представляет не сам конфликт внутри страны, а некоторые его возможные последствия. Например, распространение наркотиков, некоторых идеологий. Но на ваш вопрос, в целом, можно ответить положительно. И это тоже уже не новый тренд, а продолжение той модели, которую в Афганистане старались создавать еще США: вовлечение противоборствующих афганских сторон в экономические процессы. Так сказать, перенос бизнес-проекта с военного характера на классическо-экономический. И эта схема в отдельных сегментах уже показала свою жизнеспособность.
- Вы имеете в виду создание железной дороги Термез-Мазари-Шариф?
- В первую очередь, да. Она работает, не подвергается нападениям. То есть сделали бизнес-схему, при которой доходность от ее стабильной работы гораздо выше, чем от каких-то провокационных, силовых действий. Похожая история была в Кабуле в середине 2010-х годов, во время присутствия там американцев, когда стоимость недвижимости там была просто астрономической. Понятно, что этого бы не было, если бы была "классическая" картинка, которая представляется при упоминании Афганистана, когда постоянно что-то взрывается. Коммерческий интерес приводит к хотя бы локальной, но стабилизации. А расширение ее на всю страну, это вопрос долгосрочной перспективы, но это возможно.
- Значит, сегодня, спустя два года, как американцы ушли из Афганистана, можно говорить - опасения, что талибы у власти будут сильным дестабилизирующим фактором для соседей, оказались напрасными?
- Ну, стабилизирующим фактором режим талибов, конечно, не является: их идеология очень отличается от идеологии соседних стран, во всяком случае, стран постсоветской Центральной Азии. И как выстраивать при таких "вводных" диалог, это открытый и достаточно серьезный вопрос. Но талибы, во всяком случае, те из них, что находятся у власти в Кабуле, достаточно договороспособны, с ними можно вести переговоры по разным вопросам. И их приход не привел к какому-то катастрофическому всплеску насилия, новому витку гражданской войны, за исключением локальных событий в Панджшерском ущелье, которые тоже уже ушли на дальний план. Так что – да, вопрос о дестабилизации не возник.
Но здесь надо помнить и один нюанс: эти опасения всегда, еще до прихода талибов в Кабул, в большой мере были медийным фактором.
- То есть те политики и эксперты, кто их озвучивал, сами в это не верили?
- Я отвечу так: сейчас есть основания полагать, что приход талибов к власти был в той или иной мере согласован с Соединенными Штатами в том комплексе договоренностей, который был достигнут на переговорах в Катаре. И на уровне принятия политических решений значительная часть стран, задействованных в афганском процессе, и раньше понимала, что приход талибов не приведет к какой-то катастрофе.
- А на основании чего можно делать такой неожиданный вывод?
- Например, из тех действий, что происходят сейчас: США и международные организации, несмотря на блокировку афганских счетов, продолжают в значительной степени финансировать гуманитарную помощь. Нет попыток сменить политическую власть в Афганистане. Есть и другие моменты, которые позволяют предполагать, что переход власти к талибам был оговорен заранее.
- Как в этом свете рассматривать недавние заявления главы МВД Франции ДАРМАНЕНА, что США зря ушли из Афганистана, что это усиливает угрозу активизации исламизма?
- Мне кажется, здесь мы опять наблюдаем медийный формат. И идеологический. Такую же риторику раньше можно было слышать со стороны российских силовых структур, когда они говорили, что уход США из Афганистана, приведет к усилению террористической активности, что станут возникать какие-то силы, которые будут стремиться к экспансии исламистской идеологии на север от Афганистана. И в наших странах были такие заявления. Но ничего этого не произошло. Силовики, независимо от того, в какой стране, как правило, заинтересованы в представлении ситуации как более острой, чем она есть на самом деле. Это бизнес. То же и медийная сфера: плохая история или опасный прогноз "продаются лучше", чем спокойный, умеренный.
- Возвращаясь к китайскому контексту. Это сотрудничество талибов с Пекином и Исламабадом может говорить о том, что более северные "рукава" "Пояса и Пути" становятся для Пекина менее интересными? Я имею в виду те его проекты, где задействован Казахстан.
- Там иная конфигурация проекта, и я бы сразу не стал его называть китайско-пакистанско-афганским. По факту он - китайско-пакистанско-афганско-центральноазиатский. И что в нем ставить на первое, что на второе место, это еще вопрос. Дело в том, что речь не идет о формировании связи Китай-Афганистан-Пакистан, стратегический интерес в создании связи Китай-Центральная Азия–Южная Азия через Пакистан. Этот проект активно продвигает Узбекистан, и он получает поддержку со стороны других стран Центральной Азии. Говорить, что афганская инициатива "девальвирует" их участие в "Поясе и Пути" невозможно – вовлечение Афганистана в коммуникационные и инфраструктурные проекты имеет смысл только в привязке именно к Центральной Азии.
- Ну, а Казахстану-то здесь найдется место? А то выглядит так, что он становится северной периферией этого проекта.
- Нет, он становится одним из ее элементов. Если сейчас говорить о создании коммуникационных линий, которые будут привязывать Афганистан к Китаю, то они проходят через Казахстан.
- А как же проект железнодорожной магистрали из Китая на Узбекистан и Кыргызстан?
- В том то и дело, что на сегодня это только проект. И по факту он предполагает один маршрут, а у Казахстана железнодорожных пропускных пунктов на границе с Китаем три. Так что Казахстан ни в коем случае не уходит на периферию, и даже более того - становится одним из элементов маршрута Север-Юг, привязке Центральной Азии к Южной Азии.
Конечно, конкуренция между маршрутами, инфраструктурой, будет постепенно повышаться. Но, как опыт показывает, без нее такие проекты постепенно, но обязательно начитают терять эффективность. Так что я не вижу, чтобы ситуация для Казахстана ухудшалась. Просто на каком-то этапе страна будет ключевым элементом системы, а потом войдет в конкуренцию с другими странами-участниками коридора. Но это не приведет к тому, что она вообще выйдет из этого поля.
- Значит, уже сейчас надо уделять особое внимание развитию казахстанской логистической инфраструктуры.
- Этот вопрос поднимается не первый год, и даже не первое десятилетие. И в плане авто-, и в плане железных дорог. И очевидно, что работать есть над чем. Когда мы в этом контексте сравниваем Казахстан и Узбекистан, то очевидно, что при всех проблемах той модели экономики, что развивалась в Узбекистане в предыдущую эпоху, инфраструктурные проекты там реализовывались эффективно. И сегодня транспортная инфраструктура в Узбекистане, внутри страны, очень серьезно выигрывает по сравнению со всеми соседями. Другое дело, что серьезных внешних выходов у нее пока нет.
- Когда начался российско-украинский конфликт, в Казахстане начали говорить о необходимости ускоренного развития транскаспийского коридора. Сейчас это как-то затихло. На ваш взгляд, каково будущее у этой идеи?
- Там много нюансов, которые могут не лежать на поверхности. Как, например, с войной в Украине: она идет, а сейчас всплывают факты, что Россия в Украину поставляет серьезное количество нефти и нефтепродуктов, что вызывает логичный вопрос, как это может быть? То же самое и с транскаспийским маршрутом: мы же знаем, что он есть, работает, но другое дело - в каких объемах идут грузы? Проект, конечно, будет расширяться, на это повлияют, в том числе, и события вокруг Карабаха. Вопрос в том, как все это будет делаться технически, насколько быстро и эффективно.
- То есть, подводя итоги, можно сказать, что при всех сложных геополитических процессах вокруг Казахстана ничего драматичного для его международных логистических амбиций и потенциала не происходит?
- Да. Никто нас ниоткуда вытеснять не собирается. Даже, наоборот, появляются новые возможности. Но насколько эффективно мы сможем этот шанс использовать, определяется тем, насколько качественно мы будем развивать и содержать транспортные коммуникации на своей территории. Вот это главный вопрос.
Фото: kazlogistics.kz.
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА НАШ КАНАЛ И ЧИТАЙТЕ НАС В TELEGRAM!
