Это случилось более 30 лет назад, но 23 февраля я опять вспоминаю и задаюсь проклятым вопросом, на который у меня нет ответа
... Наша рота заступала в наряд по полку. На сутки вся часть - Черниговский учебный полк железнодорожных войск - поступала в распоряжение шестой роты, готовившей экскаваторщиков тросовых экскаваторов.
Курсанты мыли посуду в столовой, чистили картошку, охраняли склады и, разумеется, знамя полка.
Пост номер один - это было круто. Впрочем, конкуренция была практически нулевая. Достаточно было знать устав гарнизонной и караульной службы, сносно говорить по-русски, чтобы легко обойти азербайджанцев и узбеков, из которых формировались железнодорожные войска - мастера лопаты, кирки и лома четвертой категории призыва. Первая - погранвойска и ВДВ.
Хуже желдорбата был только стройбат, куда забирали даже уголовников.
Для алматинских студентов, по воле сложной демографической ситуации лишившихся отмазки от армии, кандидатский минимум караульщика не был фатальным барьером, поэтому нас охотно назначали в блатной караул, несмотря на наличие славян. Русские ребята из глубинки соображали так же туго, как и их закавказские и среднеазиатские сослуживцы, поэтому освоение устава было для них непосильной задачей, хоть тот и был написан на русском.
В караул поста номер один мы попали втроем - я, Ергеш КАМЫСБАЕВ и парень из Ельца, так называемая елецкая мобилизация, туповатый, но добродушный человек.
По неписаной полковой традиции курсантам полагалось затариться съестным в чипке - полковом магазине, чтобы разнообразить стандартный армейский рацион в томительные сутки боевого дежурства. Мы купили синтетический мед, печенье, какие-то конфеты и пряники.
Замначкаром у нас был наш замкомвзвода, женатый краткосрочник, редкостный, несмотря на высшее образование, мудак по фамилии СУХАНОВ, старательно переводивший свою фотографию в портрет через масштабную сетку. Он был лет на пять старше своего призыва, но, тем не менее, с дедами был чрезмерно учтив.
Было странно наблюдать, как взрослый мужик терпит покровительственное похлопывание от старших по призыву, но младших по возрасту сослуживцев.
Разводящим караула стал командир отделения младший сержант со смешной фамилией ЧАПИЛА, добрый малый с натужно суровым лицом, раздираемый противоречиями между вчерашней курсантской жизнью и необходимостью строить гусей, то есть нас.
К караулу поста номер один предъявлялись повышенные требования, даже несмотря на всеобщий бардак в стране победившего социализма.
Развод караула сопровождался обязательной формулой, исполнявшейся даже с придыханием: Боевое знамя войсковой части 12662 - одно, орден Боевого Красного Знамени - один, орденская лента - одна, Боевое знамя войсковой части 92422 - одно, опечатано печатью войсковой части номер... и так далее.
Стоять полагалось на "тумбочке" - небольшом подиуме, конечно, не на вытяжку, но и без особых вольностей, разве что ослабив ногу. Парадная форма жуткого кроя из синтетики, автомат со снаряженным магазином, на поясе ножны, подсумок с двойным боекомплектом, противогаз - к концу вахты плечи ныли, ноги затекали, и одна только мысль об отдыхе согревала душу.
Мне выпала смена с двух ночи до четырех утра, так называемая собачья вахта, когда против воли слипаются глаза.
Часов у меня не было, поэтому об истекшем времени смены я узнавал по бою курантов на первом этаже. Пост был оборудован на втором этаже штаба полка.
Чтобы как-то скоротать время я перепел про себя все, что помнил наизусть - песни ВЫСОЦКОГО и МАКАРЕВИЧА, потом Серебряный век русской поэзии, затем Евгений ОНЕГИН, и даже "знаете ли вы украинскую ночь?" и "любите ли вы театр так, как люблю его я?". Это помогало, но ненадолго.
Мозг отчаянно сопротивлялся абсолютно бессмысленному занятию - стоянию на часах, тело требовало движения и все мое существо ждало финального боя часов и шума отворяемых сменой дверей.
Увы, в назначенное время никто не пришел. Я стоял как идиот и терялся в догадках. На посту был телефон, но простая идея о том, что можно было снять трубку и поставить на уши весь полк, пришла мне в голову только теперь, когда я пересказываю эту историю спустя 30 с лишним лет.
Три раза куранты отбили время сверхплановой смены, и только перед четвертым боем, когда мысленная истерика начала вырождаться в тупую апатию, а за окном забрезжило весеннее утро, из ниоткуда возник разводящий с караульным. Оба были невероятно мрачны и только еще больше хмурили брови в ответ на мой безмолвный вопрос, когда я глазами пытался телеграфировать им весь ненормативный словарный запас.
Второпях проделав ритуал приема-сдачи поста, мы с разводящим отправились в караулку, оставив на посту Ергеша.
По дороге Чапила довольно грубо пресек мои расспросы.
Только потом мне удалось восстановить картину событий, ставших причиной эксцесса.
Устав гарнизонной и караульной службы, несмотря на кажущуюся избыточной регламентацию каждого шага, на самом деле предусматривает все мыслимые и немыслимые проявления человеческого идиотизма.
Казалось бы, зачем идти на толчок в полной амуниции? Но рядовой караульный должен быть в сортире с подсумком и штык-ножом, а разводящий или помначкар, отлучающийся по нужде, еще и с заряженным автоматом.
Даже спать полагалось с поясом, на котором висела вся сбруя.
Пока я торчал на посту, караулка жила по заведённому распорядку.
Ергеш с Сухановым спали в комнате отдыха, парень из Ельца сидел за столом в общей проходной комнате, тупо пялясь в устав. В шаге от него - автоматы на стойке. В соседней комнате, отделенной от общей стеклом, за пультом сидел несчастный Чапила.
Бедолага обожрался халявного курсантского доппайка из чипка, а синтетический мед, на который Чапила особенно налегал, довел его до истерического поноса.
В очередной раз отправившись на толчок, утомленный Чапила забил на устав и бросил всю амуницию на стул, чтобы не париться с оружием, сидя в позе орла.
Ко всему прочему, горе-караульщики оставили открытой входную дверь, вероятно, для того, чтобы цепь роковых случайностей не потеряла ни одно из звеньев...
За стеной, ограждавшей караулку, находилась огромная столовая. Шестая рота доблестно фидорасила полы, столы, котлы и отмывала две тысячи тарелок, обжигая руки кипятком.
Ротные деды, опять же по традиции, отмечали заступление в наряд дешевым вином - до горбачевского указа был еще целый год, и между молодыми организмами и алкоголем не было никаких преград, кроме полкового забора.
Изрядно приняв бормотухи, деды затеяли спор: можно ли разоружить караул?
Предприятие это было крайне рискованным - несанкционированное проникновение в караулку по уставу расценивалось как нападение, и караульные были обязаны открыть огонь на поражение. Затем кто-то ехал в отпуск, другие шли под трибунал, а кого и в цинк могли закатать...
Однако дело молодое, и охотником проверить караул на вшивость вызвался сержант МОРОЗОВ - единственный на весь батальон обладатель неуставной для желдорвойск тельняшки, презиравший Суханова.
Деды заключили пари.
Морозов перелез через забор и ткнулся в дверь караулки. Она была открыта... Не веря своему счастью, Морозов прокрался в комнату с пультом и офигел еще больше: в комнате никого не было, к стулу был прислонен заряженный автомат, а на спинке висел ремень со штык-ножом и подсумком с двумя магазинами боевых патронов!
Елецкий комбатант, наблюдавший за вторжением, оцепенел, хотя должен был схватить оружие и открыть огонь.
Тут появился Чапила и, мгновенно осознав, в какой он оказался заднице, затих.
Морозов снял с елецкого парня амуницию и отправился в комнату отдыха, чтобы триумфально завершить миссию и выиграть пари.
Сонный Суханов легко сдался, даже не попытавшись сопротивляться. Дело было за малым.
И действительно, Ергеш, по сравнению с широкоплечим и высоким замначкаром, казался заморышем. Обычный низкорослый парень из чимкентской глубинки не представлял для Морозова никакой проблемы.
Диверсант ткнул Ергеша автоматом и потребовал капитуляции, но не тут-то было. Ергеш вдруг выбил автомат из его рук и начал бороться. Как долго они боролись, я не знаю точно, зато мне известно, что Ергеш НЕ ОТДАЛ подсумок и штык-нож. И это при том, что остальные караульщики молча наблюдали за героической битвой Давида Ергеша и Голиафа Морозова.
Закончилась история тем, что Морозов начал трезветь и мысль о дисбате заставила его покинуть караулку. Поскольку кроме Ергеша весь караул оказался в дерьме по самые уши, стороны пришли к соглашению, что лучше всего для всех разойтись по хорошему, не вынося историю за пределы караулки.
Когда я все это узнал, то впал в депрессию. Я пытался понять, сдался бы я или как Ергеш боролся бы до конца? А может, мне просто повезло с собачьей вахтой и я сохранил лицо по счастливому стечению обстоятельств?
Всю оставшуюся службу я ломился напролом, пытаясь доказать себе, что и я смог бы дать отпор, но увы. Все это было осознанно, а не спросонок, когда человек еще пребывает в своей истинной сущности.
И до сих пор я не знаю ответа на тот проклятый вопрос.
