В алматинской филармонии имени Жамбыла прошел большой вечер большого артиста
* Балет - это аполитичное искусство
* Халам-балам здесь не пройдет
* Любое искусство наднационально
* Лучшая жена – слепая, глухая, немая
Балет - это аполитичное искусство
- Это моя... травма! - говорит мэтр о своем возрасте. - Я в ужасе! Сейчас у меня девиз: «Не торопи жизнь. Все, чего желаешь, придет, только шевелись, не наживай себе неприятелей и не делай людям плохо». Хотя… человек имеет право и на ошибку, и на подлость.
- Как вы думаете — вам завидуют до сих пор?
- Вопрос лучше поставить так: можно ли мне вообще было завидовать? Нет, меня можно только пожалеть. Я всю жизнь работал по 24 часа в сутки, минус четыре часа сна! Никогда не высыпался. Лучше голод пережить, чем это. Между прочим, моего отца пытали бессонницей. Сажали на край табуретки и капали на затылок, при этом без конца моргала синяя лампочка.
- А как, вообще, получилось, что мальчик из семьи репрессированного пришел в балет?
- Детей врагов народа не брали во всякие политехи-молитехи, а балет - аполитичное искусство. Что касается отца, то я до десятого класса не знал, кто он у меня. В школе не было принято расспрашивать про родителей. Это потом я узнал, что весь наш класс состоял из детей репрессированных. Папу, как мне потом рассказала мама, забрали 8 июля, а я родился 13 сентября. Я должен был быть Куватовым, но у меня фамилия мамы, потому что папиных документов у нее не было, и в графе «отец» стоял прочерк.
Халам-балам здесь не пройдет
- И в балет вы вошли как Аюханов.
- Никуда я не вошел, меня просто воткнули в него. Мы приехали из Таджикистана в 1945 году, а до этого были в Башкирии, куда бежали, спасаясь от репрессий, из Семипалатинска. Мама боялась, что ее арестуют, а нас - меня, брата и сестру - рассуют по детдомам. Мне было уже семь лет и, чтобы я не болтался по дворам и не связался с послевоенной шпаной, меня отдали в музыкально-хореографический комбинат, где учили игре на «фортепияно» и балету. Хорошо, что у меня были данные - стопа, фигура, гибкость и прыжок. Не скажу, что сразу заразился балетом. Просто я понял, что в жизни есть нечто такое, что может быть интереснее дороги в школу и обратно, уроков, нашего двора...
После школы поехал в Ленинградскую балетную школу, год проучился – не мое. Вернулся и поступил на филологический факультет КазПИ, съездил на сельхозработы и уехал снова в Ленинград. Оказалось, что без балета я уже не мог. Благодаря Ленинграду я понял, что это серьезно, не обязательно быть звездой, но халам-балам в балете не пройдет.
В Ленинградской балетной школе, которую я оканчивал (позже она стала училищем имени Агриппины Яковлевны ВАГАНОВОЙ, а сейчас это Академия русского балета ее имени) вдоль винтовой лестницы висят таблички с именами выпускников, начиная с XIX века, и я там тоже есть где-то на последнем этаже: Булат Аюханов, выпускник 1957 года.
Любое искусство наднационально
- Будь жив сегодня ваш однокашник НУРЕЕВ, чем бы он занимался сейчас?
- У него был потрясающий талант балетмейстера. В Союзе он успел поставить сложнейшую «Раймонду». Мы с ним друг друга понимали без слов, потому что одинаково мыслили, у нас были общие любимцы в театре и кино. После окончания школы наши с ним пути разошлись. Я вернулся в Алма-Ату, а его Наталья Михайловна ДУДИНСКАЯ взяла партнером в балет «Лоуренсия».
Вновь мы с ним встретились в 1959 году, когда я поехал поступать в ГИТИС. Я тогда работал в театре, но он для меня умер после 1958 года, потому что там одних выдвигали как партийцев, других - по национальному признаку. А балет, как и любое другое искусство, наднационален. В партию я, может быть, и пошел бы, но мне некогда было сидеть на собраниях и заседать в комитетах. Когда же я, разменяв полтинник, пришел в обком партии, там сидела дама, которая сказала мне: «Молодой человек, необязательно быть коммунистом, достаточно быть хорошим человеком». Я сказал «Большое спасибо» и ушел. Но если бы я был коммунистом, партбилет не выкинул бы.
...Но все это произойдет много позже, а тогда я убежал из театра в ГИТИС и правильно сделал. Экзамены у меня принимал ЗАХАРОВ, автор «Бахчисайрайского фонтана» и «Медного всадника», а курс набирал ЛАВРОВСКИЙ, другой знаменитый педагог. И все равно диплом с отличием я считаю случайностью, потому что я не умел ни шестерить, ни подлизываться.
Кстати, диплом мне помог: после окончания ГИТИСа Алма-Ата меня не принимала, говорили, что нет штатной единицы балетмейстера. Я маме звоню: мне поступило предложение из Харькова. Она мне отвечает, что я достояние республики, которая тратила на мое обучение деньги. И велела звонить министру, ею в то время была Ляйла Галимовна ГАЛИМЖАНОВА. Та мне повторила слова мамы и выслала по моей просьбе телеграмму, гарантирующую мое трудоустройство. В Алма-Ате меня приняли в театр артистом балета с правом ставить спектакли: ни туда, ни сюда. В театре меня, откровенно говоря, терроризировали, и я решил: а создам-ка я свой коллектив. И пошел в ЦК партии к человеку, которого звали Аркадий ПЛОТНИКОВ (отчества не помню). Так при «Казахконцерте» появился «Молодой балет Алма-Аты». В 1975 году наш коллектив стал ансамблем классического танца, в 2003-м - Академическим театром танца. Я, как человек благодарный, все время боялся подвести государство, а потому держал и держу марку.
- А вот ваш однокашник Нуреев, выходит, неблагодарный, коль он сбежал из выучившей его страны?
- Да не собирался он никуда бежать. Когда открыли его балетную сумочку, там лежали купленные в Париже новые трико, парики, дефицитная ткань. По ночам парижские звезды балета возили его в сомнительные, по советским меркам, места типа кабаре «Мулен Руж» - вот реакция и последовала, незамедлительно. Ему сказали, что это его последние гастроли за рубежом и что в Лондон из Парижа он не полетит, а будет участвовать в концерте на открытии сцены Дворца съездов. Это притом, что во Франции после прошедшей на ура платной репетиции балета «Баядерка» его признали танцовщиком мира. И тут вдруг – не летишь в Лондон! А в Союзе по тем временам не церемонились – сажали не оправдавших доверие или в психушку, или в тюрьму. И Нуреев рискнул…
Лучшая жена – слепая, глухая, немая
- Ну а как на фоне бурной балетной жизни проходила ваша личная жизнь?
- Я был стеснительным юношей. Весь такой рафинированный, интеллигентный, воспитанный мамой и сестрой. Мне уже было 50, а моя на всю жизнь напуганная мама все держала меня за фалду и говорила: не лезь, не ты их садил министрами. И все равно я был строптив. Когда министерство говорило мне «нет», я вопреки всему доводил дело до конца.
Ну а что касается любви… С первой любовью мне не повезло, я не успел ее даже поцеловать, она ушла к другому. Потом свою любовь я так и не нашел. Какая любовь? Я карьеру делал. Стоять под окнами или у подъезда – это не про меня.
А женился я потому, что относился к этому как к необходимому гражданскому акту. Да уже и возраст наступил – 29 лет. В браке было уважение, сострадание, суверенитет. Сейчас мы с женой в разводе. Нашла, как говорится, коса на камень, плюс на плюс - мы ведь оба лидеры. Женщины вообще опасны и непредсказуемы. Лучшая жена - слепая, глухая и немая, а то некоторые лезут объяснять мужику, что он дурак, хотя это и так видно. И все пытаются контролировать, что ты поел, как ты спал, какой у тебя стул. А по мне - чем меньше внимания со стороны родных, тем лучше я себя чувствую. Правда, это не относится к моим детям. Хотя искусство было для меня главнее, чем семья, я всегда был их рабом.
- Вы начале нашего интервью вы сказали, что каждый человек имеет право на подлость. Значит, и вы…
- Подлостей я не делал, потому что Бога боюсь, мне покойная мама говорила: «Не копи злобу. Слюны не хватит на всех плеваться». Поэтому не давил негодяев даже тогда, когда была такая возможность. Грубил и глупости, признаюсь, делал, чтобы защитить свой коллектив. За это мне бывало стыдно. Когда, например, на гастролях в одном из областных центров Казахстана обидели моего артиста, я спустился к дежурной по гостинице и намотал ей кофту вокруг шеи. Еще про меня говорят, что я бестактный. Это правда. Такт у меня пропадает, когда вижу вкусовщину. Но у меня есть одно очень хорошее качество – я никогда не обижаюсь, меня просто легко можно завести. Вот вы мне, например, задаете бестактные вопросы, а я на вас не обижаюсь...
