По воскресеньям Ratel.kz традиционно публикует истории правозащитника Евгения Жовтиса из его жизни и юридической практики
На снимке: Евгений Жовтис.
Читайте предыдущий рассказ Евгения ЖОВТИСА «Тюремные истории: «Партизанская борьба» в стоматологии».
Снизу указаний не бывает
В советское время существовало такое понятие - «подснежник». Так называли людей, которые числились на каком-то рабочем месте, а в действительности там не работали. Они могли вместо этого заниматься общественной работой или полоть грядки на даче у начальника. Зато в кассе получали заработную плату, как будто в поте лица своего трудились по месту, определённому в штатном расписании. Помните старый фильм «Служебный роман»: там ходила одна дама, числящаяся в бухгалтерии, но не покладая рук занимавшаяся общественными делами.
Но те «подснежники» хотя бы чем-нибудь занимались. А вот я, каюсь, больше двух лет числился, получал заработную плату, но не занимался ничем из того, что было записано в моём трудовом договоре. То есть вообще ничем, за что и получал около 20 тысяч тенге в месяц. Как так произошло, узнаете, так сказать, из первых рук.
После моего прибытия в колонию-поселение в Усть-Каменогорске в конце октября 2009 года начальство этого исправительного учреждения стало решать: куда меня пристроить, в смысле - трудоустроить. Из Астаны, по моей информации, полученной из надёжных источников, поступило негласное указание: «за забор» не выпускать. То есть, практически все колонисты сами трудоустроились на разных предприятиях и организациях города, на автомойках, СТО, стройках и т. д.
И каждый день утром уходили на работу, а вечером возвращались. А мне сказали: не пустим. Хотя с воли принесли три гарантийных письма из трёх организаций о готовности взять меня на работу юристом-консультантом. Но указание сверху, пусть и устное, - оно ведь сверху, а не снизу. Снизу вообще указаний не бывает. Поэтому его не обсуждали и к декабрю стали пытаться выполнить.
Призрак «перережима»
Сначала объявили о том, что в колонии в одном из помещений организуется цех по производству пластиковых окон и нам с журналистом Тохниязом КУЧУКОВЫМ предлагается стать двумя инженерами по технике безопасности. Зачем в небольшой мастерской - на три, максимум пять человек - вообще отдельный инженер по технике безопасности, да ещё и в количестве двух персон, сказать не берусь. Но мы отказались, поскольку ничего не понимали в производстве пластиковых окон, а отвечать за какие-нибудь ЧП желания не было.
Нам сразу же объявили по выговору за отказ от работы, который по УИК РК считается злостным нарушением режима. Попытка доказать, что мы не отказываемся от работы, но не хотим брать на себя такую ответственность, была безуспешной.
Через две-три недели в колонию приехал заместитель председателя ДУИС по ВКО по воспитательной работе полковник БУДРИН. Именно он, как я понимаю, курировал наше эксклюзивное пребывание в этой зоне. Сначала предупредил, что повторный отказ от работы влечёт за собой признание нас злостными нарушителями режима. А это, в свою очередь, даёт возможность начальству обратиться в суд, чтобы нас «перережимили», то есть из колонии-поселения отправили в колонию общего режима.
А после разъяснения таких незавидных перспектив от товарища полковника поступило предложение поработать дневальным по бараку за 15 000 тенге в месяц. То есть мне предложили невероятно «почётную» работу стояния или сидения «на тумбочке» с 8 утра до 5 вечера с часовым перерывом и двумя выходными в неделю.
За свою жизнь мне пришлось поработать на шахтах и рудниках, стройках и уборке зерна. Эти виды работ значительно расширяют словарный запас. Поэтому текст, который возник в моём мозгу и был обращён к полковнику, из приличных слов имел только соединительные союзы, да и то в очень ограниченном количестве. Но я сдержался и, сообщив начальнику об аллергии на дежурства и тумбочки, не задумываясь, написал заявление об отказе и от второго предложения. Аналогично поступил Тохнияз.
Кладовщик без склада
Справедливости ради надо сказать, что никаких санкций не последовало, и начальство взяло тайм-аут. И вот в январе 2010 года нам сообщили, что цех по производству пластиковых окон таки будет, а помимо него ещё организуется швейный цех, и нам предлагают занять должности кладовщиков.
Отказываться было бессмысленно, и я стал кладовщиком швейного цеха, а Тохнияз – кладовщиком цеха по производству пластиковых окон.
Мне сказали, что цех будет организован в подвале, и показали дверь, на которой висел большой амбарный замок. На следующий день после подписания трудового договора в 8 часов утра я вместе со всеми остальными колонистами зашёл в дежурную часть, где отмечаются уходящие на работу, отметился, взял стул и спустился в подвал.
Как человек ответственный, я приобрёл амбарную книгу, разлиновал её по дням и стал ждать учёта материально-товарных ценностей. Поставив стул у двери, я взял просто книгу для чтения и газеты и приступил к работе кладовщика, ожидая поступления того, что надо будет складировать и учитывать.
Часа через два прибежал взлохмаченный прапорщик. Он сказал, что меня чуть ли не объявили в розыск за побег, что меня все ищут и т. д. Я поднялся к начальнику колонии, который только было открыл рот для угроз, когда я сообщил, что нахожусь на работе в полном соответствии с трудовым договором. Начальству крыть было нечем, и меня отпустили с миром.
Примерно месяц, с выходными в субботу и воскресенье, я спускался в подвал и сидел перед закрытой дверью - до и после обеда - и читал. В день получения зарплаты, согласно договору, я пришёл в бухгалтерию колонии. Но там мне сказали, что зарплату никогда не платят вовремя и надо будет подождать. Эти перспективы мне подтвердили и колонисты.
Первый зэк, который получил зарплату вовремя
Но я же юрист! Я хорошо знал, что за просрочку выплаты зарплаты полагается пеня. Поэтому на следующий день я написал в бухгалтерию заявление, что ожидаю свою зарплату и пеню по количеству дней будущей просрочки.
Я горжусь тем, что был, наверное, первым и, возможно, единственным из зэков и даже сотрудников колонии, который получил зарплату почти вовремя (всего лишь через два дня) вместе с пеней за эти три дня. Больше мне зарплату не задерживали.
Ещё через пару недель дверь всё-таки открыли, в помещении сделали ремонт и привезли пять или шесть швейных машинок, за которые посадили несколько заключённых - мужчин и женщин. Они должны были шить простыни. Нормы шитья были такие неподъёмные, что за первый месяц они заработали в среднем по 2-3 тысячи тенге. Это никак не способствовало повышению производительности труда, и швеи со швецами постепенно разбежались. Ещё через пару месяцев цех тихо закрыли.
Что примечательно, склада там не было ни до, ни во время, ни после того. То есть моя амбарная книга была девственно чиста, хотя и аккуратно разлиновывалась. Ну, и заплату я получал аккуратно. Не за труд кладовщика, как вы понимаете, а как некую компенсацию мне за отказ выпустить «за забор» и дать возможность нормально работать. В свою очередь, цех по производству пластиковых окон что-то производил. Там работало два зэка и двое вольнонаёмных, но тоже не было никакого склада. Так что Тохнияз, как и я, аккуратно служил кладовщиком без склада, но тоже бесперебойно получал зарплату.
Масштабы сюрреализма потрясали
Так прошёл 2010 год. Весной 2011 года ко мне подошёл представитель работодателя, которым являлось республиканское предприятие «Енбек». Оно занималось трудоустройством заключённых в колониях. Он мне сообщил, что, оказывается, по причине закрытия швейного цеха ещё осенью прошлого года я переведён вторым кладовщиком в цех по производству пластиковых окон. И мне предлагает расписаться в приказе о моём переводе.
Масштабы сюрреализма просто потрясали. Я стал кладовщиком в цеху, где вообще нет склада, работают всего четыре человека и уже есть один кладовщик. Об этом переводе мне сообщают через полгода после закрытия цеха, в котором я числился кладовщиком. Я честно расписался в приказе, указав, что в марте 2011 года я ознакомлен с приказом о том, что в ноябре 2010-го был переведён из закрывшегося швейного цеха вторым кладовщиком в цех по производству пластиковых окон.
История стала совсем пикантной, когда в конце 2011 года в колонию приехала проверка - по-моему, из Астаны, как раз из этого самого «Енбека». Женщина средних лет стала проверять производственные помещения, нашла меня и попросила отчёт. Я представил ей пустую, аккуратно разлинованную почти за два года амбарную книгу, на которой была наклеена бумажка с гордым названием «Книга учёта товарно-материальных ценностей швейного цеха». Она вытаращила глаза, а после сообщения о том, что цеха нет, склада нет и вообще я уже перешёл на работу вторым кладовщиком в цех по производству пластиковых окон, я стал беспокоиться о её здоровье.
Когда нас выкопали «из-под снега»
Но из песни слов не выкинешь, поэтому я сообщил ей, что зарплату выплачивают вовремя. С этого момента уже она без пауз сообщила мне об ответственности за мошенничество, хищения государственных средств, уголовное дело и перспективу провести ещё несколько лет уже в другой колонии.
Вклинившись в этот поток угроз проверяющей, видимо, не посвящённой в нюансы моей службы кладовщиком, я предложил до передачи меня в следственные органы сходить к начальнику колонии. С трудом уговорив её это сделать, я остался на улице и стал ждать.
Через полчаса она появилась и со смущённым видом пожелала мне успехов на ниве ударного труда кладовщиком любого подходящего мне цеха.
Амнистия в феврале 2012 года выкопала нас с Тохниязом из-под «снега» и вернула из сюрреалистического мира кладовщиков при отсутствии складов.
И ещё одна деталь. Практически все деньги, полученные в виде зарплаты кладовщика, я потратил на улучшение бытовых условий в колонии, включая оборудование для бани.
Фото: voxpopuli.kz.
