Ratel.kz традиционно по субботам публикует главы из будущей книги «Мелочи жизни» кинорежиссёра и писателя Ермека Турсунова
Читайте предыдущую главу из будущей книги Ермека ТУРСУНОВА «Мелочи жизни» - «Выстрел в ночи»
* Старая сволочь
* Макароны по-фридовски
* Чеграш актировался с понтом
* За покушение на Сталина
* Десять лет по пятьдесят восьмой…
* Такого сорта людей больше не будет
Старая сволочь
Мой Мастер – Валер Семеныч ФРИД – был человеком хлебосольным. К нему часто приходили разные люди. В основном, актеры, знаменитые режиссеры, деятели театра и кино. Коллеги по цеху, одним словом.
Были и другие. Я не всех помню, но кое-какие встречи я не забыл.
Обычно и занятия ВалерСеменыч проводил у себя дома – в уютной однокомнатной квартире, на Черняховского. С балкона ее открывался вид на один из самых уродливых монументов Москвы. По-моему, это был памятник Эрнсту ТЕЛЬМАНУ, выполненный в духе разнузданного соцреализма.
Однажды, когда я явился в назначенный час к своему Мастеру, у двери стоял невысокий сердитый старичок. Видимо, он давно стоял. Потому что как-то зло сверкнул глазами и, указуя скрюченным пальцем на дверь, с ходу спросил:
- Вы тоже к этой старой сволочи?
- Да, - с некоторым смущением кивнул я и быстро поправился, - то есть – нет. Я к ВалерСеменычу.
- Нет его, вашего ВалерСеменыча, - съязвил злой старичок. - Где-то его носит. На час договаривались…
И он витиевато выругался. Потом, заложив руки за спину, вырезал пару резвых кругов по узкому коридору. Так, наверное, ходил по своему кабинету ЛЕНИН, вынашивая план штурма Зимнего.
Потом старичок вдруг, остановился и протянул руку.
- Брагинский, - сказал он.
- Турсунов, - ответил я и пожал сухую ладонь.
Старичок сделал еще пару кругов. И снова остановился.
- Эмиль, - сказал он.
- Ермек,- ответил я.
- Оч-чень хорошо, - сказал Эмиль Брагинский и пошел по третьему кругу.
Он нервничал. Видимо, не любил, когда опаздывают. Я тоже не люблю, когда опаздывают. И сам не люблю опаздывать. Собственно – никто не любит опаздывать...
Так примерно рассуждал я, с умилением рассматривая классика советской кинодраматургии. Какая неожиданная встреча, думал еще я. И кто бы мог подумать, что судьба подбросит мне такой приятный сюрприз. И самое главное, все это как-то странно произошло и происходит, как-то все чересчур буднично. Так бывает, когда нарисуешь себе в мыслях образ гения, а он вдруг появляется с пакетом молока в руках и надкусанной булочкой.
Макароны по-фридовски
Надо было срочно заводить разговор. И непременно о чем-нибудь высоком. Показать, так сказать, владение темой. Продемонстрировать мускулы, обозначить цеховую солидарность. Самоидентифицироваться,в конце концов.
Может, начать с БУНЮЭЛЯ, прикидывал я? А может сразу перейти к БЕРТОЛУЧЧИ? Или к БЕРГМАНУ…
ПАЗОЛИНИ, все-таки, не совсем то...
И пока я так перебирал в уме подходящие темы, Брагинский первым нарушил тишину.
- Еще пять минут и обоссусь, - произнес он с угрозой в голосе.
Я глянул ему в лицо и понял – не шутит. И тоже стал нервничать. Мне не хотелось, чтобы Эмиль Вениаминович Брагинский обоссал подъезд Валерия Семеновича Фрида. Чтобы один мэтр оставил, в буквальном смысле, «мокрый след» у дверей другого мэтра. Да и негде здесь было, по большому счету, «оставлять след»… К тому же по соседству жила одна вредная старуха. Она знала всех своих в лицо и во всех чужаках видела угрозу. И не без оснований, должен признать...
Но сейчас нужно было как-то спасать ситуацию.
Может, в подвал, мелькнула мысль? Или – на чердак. Но там везде заперто. И ключ, опять же, у этой вредной старухи. Она начнет задавать глупые вопросы: для чего? почему? зачем?..А это уже лишнее.
Может, выйти на улицу и под кустик? По-старинке, так сказать. Но тут, к сожалению, нет поблизости никаких кустов.Все повырезали. Кругом асфальт и детская площадка с грибком.
Ну и как быть? Мне очень хотелось помочь выдающемуся деятелю отечественного кино. А Эмиль Брагинский уже сучил ногами, тяжело сопел, поглядывал на часы и лицо его при этом страдальчески морщилось. И весь он уже как-то изогнулся и скрючился…
И тут, слава богу, появился ВалерСеменыч.
- Валееерииик, - елейным голосом воскликнул Брагинский. - Золотой мой! А мы тут тебя так ждеееооом!
Старики расцеловались.
- Давно стоите? - заулыбался ВалерСеменыч, как бы прося прощение, истал щупать себя по карманам в поисках ключа.
- Да вот уже с полчасика! - с непередаваемым счастьем заглядывал ему в глаза Брагинский.
- Да я тут за колбасой ходил, - все еще извиняющимся тоном пояснял ВалерСеменыч. - Очередь везде. Сами ж знаете…
Да, действительно. Времена тогда были непростые. Даже в Москве был напряг с продуктами.
Валер Семеныч нащупал,наконец,ключ и,не спеша,вставилего в замок.
- Колбаса – это хорошо, - сказал зачем-то Брагинский, мелко-мелко переступая с ноги на ногу. - Колбаса - это просто замечательно. Докторская или сервелат?
Вот это уже было зря.
ВалерСеменыч забыл про дверь и с готовностью полез в пакет. Долго там рылся, шуршал, пыхтел и в итоге вытащил на свет палку сырокопченой колбасы.
- Вот! - радостно сообщил он.
- Прекрасно! - выдохнул Брагинский и неожиданно сделал какое-то танцевальное па.
- Я еще краковскую хотел взять, - стал развивать тему ВалерСеменыч, не обращая внимания на телодвижения своего приятеля. -Там еще краковскую привезли, представляешь...
- Что ты говоришь?- интеллигентно поддакнул Брагинский, не спуская глаз с ключа, воткнутого в замок.
- Потом я сходил в молочный. Там выбросили творог! Представляешь?! И сметану. Двадцатипроцентную!
- Представляю, - уже без энтузиазма откликнулся Брагинский.
- Но там тоже была очередь и я просто поленился.
- И правильно сделал, - процедил Брагинский и принял первую балетную позицию.
- А может, вернуться? – нагнулся к нему ВалерСеменыч, - там меня вроде запомнили...
Но тут Брагинский не выдержал:
- Да открывай ты свою проклятую дверь! – заорал он, резко переступая с первой позиции сразу же на шестую.
Валер Семеныч отшатнулся от неожиданности и мигом отпер замок. Брагинский рванул дверь на себя и, не разуваясь, метнулся в сторону туалета. Через паузу с грохотом обрушилась вода в унитазе. Следом донесся блаженный выдох. А потом еще через минуту - свист.
Судя по мелодии, Брагинский насвистывал «В парке Чаир…»
ВалерСеменыч механически поддержал хрипловатым своим голосом.
- …распускаются розы…м-м-м…в парке Чаиррасцветаетминда-а-аль…
Еще через какое-то время появился подобревший Брагинский. Лицо его смягчилось, разгладилось и приняло почти детское выражение. Можно сказать,что оно почти светилось изнутри. Он выглядел как человек, который только что совершил нечто значительное. Как минимум, сделал научное открытие и подарил его человечеству.
- Так какая, ты говоришь, колбаса?- спросил он оживленнои, не дожидаясь ответа, полез в пакет. - О! И макароны! И водочка! Сельдь! Замечательно-с!
И Брагинский стал спешно выкладывать все на стол. По всему чувствовалось, что он тут частый гость. А, скорее всего, вовсе и не гость уже.
ВалерСеменыч поставил чайник и вытащил большую кастрюлю.
Я знал, что будет дальше. ВалерСеменыч любил готовить сам. Особенно мне нравились так называемые макароны по-фридовски.
В кипящую воду бросаешь макароны и ждешь. Потом – немного соли и снова ждешь. Потом все это закипает, и макароны теряют твердость, становятся вялыми.
Выливаешь воду в дуршлаг, а на макароны крошишь зелень всякую и бухаешь сверху нежалкий кусок сливочного масла. Он там тает, и макароны приобретают золотистый оттенок. Сверху немного сливок и – по тарелкам. Сдохнуть можно, как вкусно!
- Некоторые сознание теряют! - говорил ВалерСеменыч.
Когда макароны пожелтели, в дверь позвонили. Я пошел открывать.
Чеграш актировался с понтом
На пороге стояли серьезные представительные мужики. Четверо. С большими пакетами.
- Здорово, - буркнул первый и вошел, даже не глянув на меня.
За ним ввалились и остальные.
- Кирюха! - закричал один из них. - Мы пришли! С бердычем!
- А в бердыче – бимбер! -поддержал другой.
Что бы это все значило, я, конечно, не знал. Звучало вроде как по-русски, в то же время – не совсем.
ВалерСеменыч вышел в коридор, вытирая рукава о передник.
- Ребята! - произнес он с какой-то особенной теплотой в голосе.
Мужики обнялись. Все впятером. Стали в круг и постояли так некоторое время. Молча. Как лошади в ночном.
Потом мы сидели в комнате. До-о-олго. Было весело. Много смеялись.
«Ребятам» было хорошо за шестьдесят. А может, и больше. Но энергии и задору их можно было позавидовать. Старые такие пацаны. Они хохотали, радовались, вспоминали какие-то свои истории и, перебивая друг друга, вставляли забавные детали. По всему чувствовалось – молодость их прошла под нескончаемый адреналиновый набат.
На деятелей литературы и искусства они не очень походили. Скорее всего, их можно было принять за бригаду дальнобойщиков. Было в них что-то от земли. Настоящее. Ненаносное. Все – правда. Мужицкая удаль. И манеры, и позы, и жесты, и посадка за столом. И особенно – манера говорить. Меня она сразу зацепила.
Они то и дело вставляли в свою речь такие фразы и словечки, которые мне раньше слышать не приходилось. Я вытащил украдкой блокнотик и стал записывать. Листочки быстро заполнились хлесткими и забористыми оборотами.
Вот, к примеру, несколько: «Ленчик в краснухе катился за фрея», «малеха решил актироваться с понтом», «чеграшнетутошный», «поволокли по кочкам да по корягам», «Коробицина пустили в казачий стос», «Юлик раскидал немыслимую динтойру», «стыбзил у одного жуковатого рыжие бочата с лапшой»…
И что интересно, ВалерСеменыч принимал в этой беседе самое живое участие. Мне было непривычно слушать его феню после его же глубоких лекций об итальянском неореализме.
В общем-то контекст разговора я понимал, но вот детали…В них же и кроется весь смак.
Сидели хорошо. «Пацаны» несколько раз посылали меня за водкой.
Ближе к трем утра Брагинский, пошатываясь, свалил, а «кирюхи» остались. И медленно стали засыпать с блаженными улыбками на счастливых лицах. Один за другим. Прямо там же, где сидели. Притомились, видно, с дороги.
- Издалека ехали,- констатировал ВалерСеменыч.- Умаялись.
В моих глазах стоял вопрос. ВалерСеменыч прочел его и бросил как-то просто:
- В лагере тянули вместе.
Икак-то устало улыбнулся.
За покушение на Сталина
Так я узнал, что мой Мастер, оказывается, сидел. Десять лет. Плюс два года «крытки». Итого получается – двенадцать.
Большую часть срока оттянул в шахтерском городке Инта. Это в Коми. Вместе со своим близким другом и вечным соавтором – Юлием ДУНСКИМ.
Сроки свои будущие маститые кинодраматурги получили «За покушение на Сталина». Громкий был процесс. Двадцать человек по нему проходило. А может, и больше. Точно не скажу, а соврать боюсь.
На самом-то деле никакого покушения ВалерСеменыч со своими друзьями не планировал. Просто их Мастер, знаменитый кинорежиссер КАПЛЕР, ухаживал в свое время за дочкой Сталина – Светланой АЛЛИЛУЕВОЙ. Естественно,Сталину не нравилось, что за его дочкой ухлестывает какой-то еврей.
Ну, хорошо, хорошо… Не какой-то.
Каплер был орденоносцем, автором бессмертной ленинианы, лауреатом той же Сталинской премии первой степени. Любимцем всего Советского Союза и что немаловажно – действующей власти. Но все это не мешало ему оставаться евреем.
Его предупредили, чтобы он прекратил волочиться за Светланой. Но разве сердцу прикажешь? В итоге Алексей Яковлевич получил приличный срок. А за ним следом, на всякий пожарный, отправили весь его вгиковский курс. Под общий каток попали и Валерик с Юликом.
Самое нелепое во всей этой истории то, что Фрида арестовали по пути на фронт, куда он отправился добровольцем. Как и Юлика, впрочем. Ссадили с поезда и обратным эшелоном в Москву. На Лубянку.
Далее - уже само следствие. Сфабрикованное дело с покушением.
Через пару месяцев немилосердных допросов все фигуранты подписались под липовыми признаниями. ВалерСеменыч рассказывал, что одного профессора из их камеры били так, что у бедняги треснуло нёбо…
Вернулись они в Москву уже после смерти вождя народов. После памятного хрущевского доклада на ХХ съезде.
Каплер освободился чуть раньше и когда его ученики приехали в Москву, первым делом повез их в собственной машине на «Мосфильм». Сразу же завел к ПЫРЬЕВУ, тогдашнему руководителю киностудии, и представил:
- Иван, знакомься. Отличные ребята. Отсидели по десять лет...
Десять лет по пятьдесят восьмой…
В лагере ВалерСеменыч занимал престижную должность дежурного на водокачке. А Дунский работал нормировщиком на ОРСе. Но это – значительно потом. А поначалу пришлось им обоим и уголек в шахтерских копях долбить, и лес в тайге валить, и бревна по речным протокам сплавлять. Было такое, что и с блатными ВалерСеменычна ножах дрался, и вешаться думал, и вены себе резал…
Всякое было. Судьба тешилась как могла и сурово проверяла на выживаемость.
Несмотря ни на что – выстояли. Выжили оба. Вернулись в Москву. Стали работать.
Что и говорить, этот факт меня глубоко потряс. Ведь зона человека ломает. Озлобляет. Сильно калечит психику. Чего нельзя было сказать о ВалерСеменыче. Более веселого и жизнелюбивого человекая потом уже не встречал.
Когда «ребята» повырубались, мы раздвинули диван и побросали на пол матрасы. Разложили умаявшуюся «братву» Валер Семеныча по двое.
- Это Мишанька Левин,- заботливо подтыкая подушку, обронил Валер Семеныч. - Профессор.
- Кличка? – спросил я.
- Нет,- улыбнулся Валер Семеныч. - На самом деле – профессор. Доктор физико-математических наук.
- А этот?
- А это – Жора Быстров. С Каргопольлага. А вообще Жора из Пскова. Он там учился в институте. Бывший спортсмен. Когда началась война, из спортсменов стали формировать истребительный отряд для борьбы с немецкими диверсантами. Но потом его вызвали в НКВД и сказали, чтобы он оставался в городе, и когда немцы придут, предложил им свои услуги. У него было железное алиби: отца Жоры в свое время репрессировали как врага народа. И теперь унего якобы есть предлог – мстить за отца советам. Жора согласился и остался. И поначалу все шло по плану. Через полгода он уже преподавал рукопашный бой в школе диверсантов в эльзасском городе Конфланс. Но Жора итам время зря не терял. Копил информацию, записывал все аккуратненько в тетрадку. А когда Германия капитулировала, явился к своим и все рассказал. Думал – наградят.
- И как? Наградили.
- Аха! – Валер Семеныч засмеялся. - Дали десять лет по пятьдесят восьмой.
- А это кто?
- Это Леша Кадыков. Он в лагерь попал совсем еще мальцом. Мы с ним в Ерцево познакомились. Пятнадцатый лагерный пункт. Он сидел по двум статьям. Одна из них звучала грозно – «разоружение Красной армии».
- Как это – разоружение армии?
- Нашел пистолет в лесу. Там осенью сорок первого шли бои. И стал он вместе с другими пацанами пулять по пустым бутылкам. Сосед донес куда следует и Лешку взяли. Если бы пистолет был немецкий, дали бы лет пять. Но на беду пистолет оказался наш – ТТ. И ему дали восемь…Теперь он инженер. Прораб. Это он построил Бородинскую битву и новый цирк на Ленинских горах...
Такого сорта людей больше не будет
За окном занимался рассвет. Туманило.
Мы сидели с ВалерСеменычем на кухне, и он неторопливо перелистывал вслух страницы из своей лагерной биографии.
А я сидел, раскрыв рот, и думал:интересно, из чего сделаны эти люди?
Из какого такого материала?
Что им дает силы жить и радоваться жизни?
Не скулить и не ныть о великой несправедливости.
О том, что родина, которой они верили безоглядно, предала и наказала их. Что они потеряли лучшие годы своей жизни в лагерях, угробили здоровье в болотах и шахтах.
Потеряли родных и близких.
Словом, прошли все круги ада, но сумели сохранить в себе человека.
Я не знал тогда, да и сейчас не знаю ответов на все эти вопросы.
Я лишь ясно чувствую: такого сорта людей больше не будет.
Они уходят, оставляя нас один на один с нашим бестолковым временем.
И далеко не факт, что мы проживаем свои жизни с таким же ощущением счастья, как они.
И это удивительно.
