Ratel.kz традиционно по субботам публикует главы из будущей книги «Мелочи жизни» кинорежиссёра и писателя Ермека Турсунова
Фото: openrussia.org.
Читайте предыдущую главу из будущей книги Ермека ТУРСУНОВА «Мелочи жизни» - «Игры разума»
* Вспомню о Мастере
* А зэки его не тушат: тянут к нему руки, греются
* Жизнь не только нищетой проверяет, но и сытостью
Здорова!
Посылку вчера тебе отправил. Ну, там сигареты, чай, носки вязаные. Мать сама связала, зима на носу, говорит. Через пару дней получишь.
А еще вот хотел рассказать. Вспомнил по случаю.
Вспомню о Мастере
Был у меня Мастер. Человек, который меня много чему научил. И по ремеслу, и по жизни. Звали его – Валерий Семенович ФРИД. Один из динозавров советского кино. А советское кино, сам знаешь, не самое плохое было кино на свете.
Много он сценариев разных написал. Много. Ты видел наверняка кое-что из них: «Как царь Петр арапа женил», «Гори, гори, моя звезда», «Служили два товарища», «Экипаж»… Очень был достойный человек. Уважали его очень. Коренной москвич. Старый еврей из старой московской тусовки. Я иногда жил у него дома и, пока жил, каких только гостей не видел. Такие люди приходили! Легенды! Но сейчас не об этом.
Так вот. Отбарабанил ВалерСеменыч двенадцать лет в сталинских лагерях. От звонка до звонка, как говорится. А осудили его - ни много ни мало - за покушение на самого СТАЛИНА. Его и еще девятнадцать человек с курса Алексея Яковлевича КАПЛЕРА. Был еще такой великий человек, режиссер знаменитый, кинодраматург.
Понятное дело, никакого покушения на отца народов каплеровские студенты не готовили. Просто Каплер, человек пылкий, любвеобильный, по неосторожности, а может, и на самом деле в порыве чувств – что в принципе нередко одно и то же – принялся ухаживать за АЛЛИЛУЕВОЙ, дочкой Сталина. Светлана ее звали. А Каплер был их Мастером. Вел курс. Вот всех и сгребли подчистую. Процесс показательный устроили.
Самое смешное (хотя какой тут смех) - ВалерСеменыча забрали по дороге на фронт, в 44-м году, куда он отправился добровольцем. Совесть уела в тылу отсиживаться. Было ему тогда неполных девятнадцать...
Следствие велось в Бутырке. В «крытке». По окончании дали срок. Тяжелый, но благо, что не расстреляли. Потом – пересылочные лагеря и в итоге – шахтерский городок Инта. Это в Коми, у черта на рогах. И там уже до 1956 года.
И вот, помню, пока я жил у него, у ВалерСеменыча, в Москве, я даже представить себе не мог, что он, оказывается, бывший лагерник.
Ну, во-первых, он никогда об этом не говорил. Да никому и в голову бы не пришло спрашивать. Присутствовала во всем его облике какая-то своя неподдельная интеллигентность, врожденный аристократизм. Благородство, что ли. В каждой фразе это чувствовалось, в каждом жесте. И был он еще таким жизнелюбивым! Каждому дню божьему радовался. Выйдет с утра на балкон – а он рано вставал, – глянет вокруг и руки от счастья потирает. Хотя чему тут радоваться? Совок. Тоска зеленая. Люди злые в метро тянутся. Там еще, прям напротив балкона, памятник ТЕЛЬМАНУ стоял. Уродский такой памятник. Ужас в граните. А ВалерСеменыч как и не замечал его. Всё шутил, посмеивался. И чаще всего – над собой. Что уже редкость сама по себе.
Еще готовить любил сам и как-то по-особенному вкусно ел. По-детски как-то. Трогательно. И в конце - обязательно какую-нибудь вкусняшку. Сладкое он любил. Халву особенно. А еще конфеты всякие, пирожные, тортики. И приговаривал: «Это для души». Говорю же, – как пацан.
А еще девчонка у него была. Любовь. Ира. Двадцать один год. Русая коса по пояс, глаза – две голубые тарелки. А ему тогда, если не соврать, под семьдесят. А может, и больше… Короче – не очень они монтировались, но что-то настоящее между ними было. Счастье было. Его ведь не скроешь. И не сыграешь.
В общем, удивлял он меня всем своим образом жизни, мироощущением и миропониманием что ли. Как он смотрел на эту самую жизнь. И не было в нем никакой озлобленности. Вот, мол, сволочи, оттяпали целый кусок жизни. Молодость загубили. Нет. Никакого вытья или там хвастать биографией жертвы, косить под фраера блатного. А тогда многие этим грешили.
Помню лишь, как-то рассказал он мне одну историю...
А зэки его не тушат: тянут к нему руки, греются
Лагерь. Тайга. Мороз под 40. Зэки рубят просеку. Топоры не у всех, выдали ручные пилы. А как пилить столетнюю сосну? Рыли сугроб, подкапывали под ствол пониже и в эту ямку залезал человек и там, согнувшись в три погибели, пилил. Яма узкая, не развернешься, да и сил никаких нет. Какие силы у зэка? Тюремная пайка – «суп рататуй, то ли мясо, то ли х…й». А еще ведь норму выполнять. Не дашь норму – хавать не будешь.
Одежда в яме скоро намокала. Противно липла к телу. А тут еще и ветерок последнее тепло из-под шмотья выдует. И мыслишки разные поганые в голову лезут. Думаешь, что в ямке этой так и останешься. Сверху лишь товарищи присыплют снежком, притопчут, чтоб ровно было - и всё. И как не было тебя.
Ну, представляешь короче. Волком выть хочется.
А охранники-вертухаи устраивали себе тепло: разжигали баки такие железные и стояли возле них с автоматами. Грелись. Собаки сторожевые опять же рядом с ними.
И вот зэки несчастные старались, по нужде и без нужды, пройти рядом с таким баком, чтобы хоть на секундочку почуять жар.
И вот один такой фитиль-доходяга случайно подпалил себе край матросского бушлата. А он подлиннее обычной робы, бушлат этот. Да еще и промаслен фигнёй какой-то. Вот и полыхнул.
И вот катается в сугробе этот матросик, базлает на всю тайгу, криком исходит, сгорает заживо. А зэки его окружили и не тушат. Тянут к нему руки. Греются…
Жизнь не только нищетой проверяет, но и сытостью
Надежда. Фото: elims.org.ua.
Я это к чему.
Всякое по жизни случается, так ведь? Споткнулся. Упал. Лицо себе расшиб. Больно теперь. А жизнь не только ведь нищетой человека проверяет, но и сытостью. И мало кто проходит это испытание. Соблазнов много, а человек слаб.
Не сужу никого, но ты посмотри вокруг. Другая жизнь. Никто с голоду не помирает. А кто смог выдержать испытание сытостью и сохранить в себе человека? В ком оно – богатство его – сохранило душу? Кинется ли он спасать, если кто загорится рядом?
Вряд ли. Сомневаюсь. Не каждый сунется. Наоборот, найдутся те, кто еще и соляры поддаст.
Зато тот, кто прошел по жизни искушения приманками разными и сохранил в себе людское, - тому уже не страшно ничего. Он встретит их спокойно и с достоинством. А внутренний покой, скажу я тебе, это большое дело. Его не продашь и не купишь. И будет он потом каждому дню радоваться, как божьим именинам. Ценить будет. И благодарить.
Обнимаю тебя, брат мой. Тебе сейчас тяжко и слова кажутся мелкими. Но всё равно, попытайся победить в себе зверя и спасти в себе человека. То, что сейчас, - это не навсегда. Пройдет. Надо перетерпеть. Что б потом на радость сил хватило. А радость она всегда после беды приходит. Так оно устроено.
Читайте предыдущую статью Ермека ТУРСУНОВА «Эпоха посредственности»
