Не превращаемся ли мы снова в образованных цирюльников новой эпохи
Талант – это 1% дара и 99% труда говорят. И это действительно так, особенно в медицине. В любом деле достигаешь самых вершин, когда день и ночь оттачиваешь своё мастерство. Постоянно. Ты кидаешься со скалы в эту профессию и утопаешь в ней. Если это твое призвание, конечно же.
"Чем бы ты ни занимался, войди в пятёрку сильнейших в своём деле, и деньги перестанут иметь значения", - так говорил мой учитель Алексей Макарович ИЗМАЙЛОВ. А в медицине добиться этого очень сложно, сами понимаете.
Ему было под 60 лет, когда я пришёл к нему учиться. Не было ни одной минуты, чтобы он сидел без дела. Если выпадала хоть минута свободного времени, он читал. Постоянно. До операции, после операции, на дежурстве, дома – повсюду он ходил с какой-нибудь книжкой. Нет, не обязательно медицинской, чаще всего это была художественная литература.
О том, как он меня учил оперировать, говорить, наверное, будет неинтересно. Я навсегда запомнил наши беседы. Мы говорили обо всём. Он был начитан и воспитан точь-в-точь как профессор Преображенский из знаменитого фильма. Всегда отточенная речь, собственное и причём весьма интересное мнение по всему происходящему в стране и мире. И всегда примеры из литературы.
Он учил нас мыслить. В условиях абсолютного отсутствия современных технологий диагностики надо было научиться понимать человеческий организм. Видеть каждую незаметную для обычного глаза деталь, которая могла привести к правильному диагнозу. А правильно поставленный диагноз – это половина успешного лечения.
Сравнивая те давние времена и нынешние, я замечаю целый ряд особенностей и различий. Какие они? Попробую рассказать.
Обратилась в приёмный покой молодая женщина лет 40. Болит живот. И, как это принято везде, тут же назначили консультацию хирурга. Днём была на приёме в поликлинике, и наш хирург свою патологию исключил. Терапевт назначила спазмолитики и другие препараты от кишечной колики.
Я тогда был начинающим хирургом и поэтому, как тень сопровождал заведующего повсюду. Алексей Макарович начал осмотр пациентки и, как обычно, задавая вопросы, нежно начал пальпировать живот. Стандартные движения. Потом, как всегда: повернись на левый бок, подними ногу, покажи язык и так далее.
Наступила моя очередь. Это было обязательно, поскольку потом я должен был сказать своё мнение. Я ничего не нашёл хирургического и был согласен с заключением амбулаторного коллеги. Я высказал своё мнение и был готов начать писать заключение. Однако мой учитель почему-то поручил оформить женщину в отделение. На мой немой вопрос он просто буркнул: "Что-то не нравится она мне", и пошёл к себе в кабинет.
Я записал историю болезни, назначил анализы и после зашёл к нему и, как всегда, спросил, что ему так не понравилось. Внутренне я был категорически не согласен. Он, как всегда, читал сквозь спущенные на кончик носа очки и, даже не взглянув на меня, тихо опять пробурчал: "Пока не знаю, не нравится и всё".
Я ждал анализа. И, как я и надеялся, лейкоциты в крови были в норме. Торжествующе я вошёл в кабинет к учителю и гордо показал клочок бумажки из лаборатории.
"Пойдёмте дальше разбираться", - сказал он, и мы пошли в палату к пациентке. Опять он долго щупал живот, считал пульс, изучал язык и пошёл к себе. Я просмотрел всё тоже самое, и вроде ничего особенного. Температура нормальная. Живот мягкий, практически безболезненный. Единственное – ощущает слабую болезненность справа, ближе к боковой поверхности. То есть ближе к почке. Но больная отмечает ухудшение и чувствует тревожность. Боль усиливается при глубоком вдохе.
"Так это же почка!" - догадался я и тут же назначил срочный анализ мочи. От момента осмотра пациентки в приёмном отделении прошло около часа. Время ещё есть. И если моча будет изменена, то можно сделать обезболивающие и не переживать.
Алексей Макарович всё ещё читал и молчал. Я принёс ему анализ мочи, где были эритроциты. В принципе, мои предположения сбылись повторно. Он взглянул на бумажку и наконец-то начал рассуждать вслух. Это обычно происходило уже перед подведением итогов его мыслей, и поэтому на этом этапе можно было включиться и поговорить.
"Какой у неё пульс, заметили?" - спросил он. "100-120 где-то", - ответил я, хотя не придавал этому особого значения.
"А язык какой, заметили?" - продолжал учитель. "Ну, суховат немного, обложен налётом. Такое бывает, может обезвоживание", - отвечал я, хотя прекрасно видел, что больше разговаривал с собой.
"И почему она реагирует так высоко справа?" - эти и другие мысли он просто высказывал в пустоту, и выстроить логику из этих фраз было трудно.
"Всё ясно. Зовите анестезиологов. Будем оперировать", - неожиданно заключил он. Я был в шоке. Всё было подготовлено. Больную подали в операционную.
Учитель сделал разрез чуть больше, чем обычно, засунул, как всегда, в рану свою левую руку и пальцем начал изучать, что там.
К слову, человеческая левая рука намного чувствительней, чем правая, и многие хирурги проводят ревизию брюшной полости именно пальцами левой руки.
"Так я и думал", - сказал он и, немного расширив рану в сторону печени, вытащил слепую кишку. Аппендикс располагался позади слепой кишки и уходил далеко в подпечёночное пространство. Подпечёночное расположение червеобразного отростка - так называется один из редких и самых тяжёлых видов расположения воспалённого отростка.
Мы мучились около трёх часов. В конце концов удалось освободить отросток от спаек и удалить. Он был наполнен гноем и вот-вот мог лопнуть. Тщательно промыв брюшную полость и рану, мы завершили нашу операцию.
В кабинете я молча смотрел на него, ожидая информации. Он понял мой взгляд и начал порционно выдавать:
- Если человек, тем более женщина, уже дважды обращается за помощью, то явно что-то не так, понимаете? Почему учащен пульс? Почему высушен язык? Значит, где-то что-то воспалено. Локально болит только тут. Это или желчный пузырь, почка или что-то ещё. Но сроки. Так быстро. На приёме была 6 часов назад. За это время картина ухудшилась. И тут за два часа вы заметили, что пульс стал гораздо тревожней и боль сместилась правей?
- А анализы что? – единственное, что я мог выдавить из себя.
- Она же анемична, и наверняка изначально лейкоциты были занижены. И поэтому ваши 8,7 – это верхняя граница нормы, но в три раза больше, если у неё были низкие показатели вначале. Поэтому они мало что могли дать. А анализ мочи? Так у неё два дня назад закончился менструальный цикл, и, естественно, там окажутся эритроциты, если вы не получили их катетером…
Я долго его слушал. Потом сел писать историю болезни,а сам всё думал: "Твою ж мать! Да никогда в жизни я так не научусь, это невозможно!".
Хочу отметить, что где-то через года два я тоже научился "видеть" пальцем, а через пять лет тоже видел отклонения от нормы по еле заметным признакам. Но не так как он, конечно же.
И вот, совсем свежий пример. Недели две назад племянница супруги вызвала скорую помощь. Посмотрели, сделали обезболивающий укол и уехали. Боль немного успокоилась, но позже возобновилась. Новый вызов, и её повезли в приёмный покой крупной городской больницы нашей южной столицы. "Лейкоциты в норме", – сказал дежурный хирург и отправил пациентку домой.
На следующий день она пошла в поликлинику. Направили на УЗИ. Ничего такого там не обнаружили. Живот болит сильней. Однако лейкоциты в норме. И что делать? Отправили на УЗИ повторно. Вроде есть признаки вздутия кишечника, и поэтому разглядеть ничего невозможно. И начались консультации: терапевта, инфекциониста, гастроэнтеролога и так далее.
Позвонила к нам уже вечером. Уже боли нестерпимые. Пара вопросов, и мы тут же дали рекомендацию срочно ехать своим ходом в больницу и потребовать более опытного хирурга.
Прооперировали. Гангренозный аппендицит. Ещё чуток, и было бы тяжело спрогнозировать результат. Повезло. Теперь лежит с трубками и в реанимации.
Алексей Макарович умер давно. Где-то около 65 лет ему было, кажется. Переданных им знаний хватило нам на всю сознательную жизнь. Мы обучались только таким образом. Мы всегда знали, что ни одна техника не заменит рук, ушей и глаз врача.
И вот что ещё самое главное. В наше время не было комитетов по контролю, экспертов всех мастей и так далее. Но били нас нещадно за ошибки. И кто? Свои же. Такие же хирурги на обществах и коллегиях.
Каждый случай смерти от аппендицита был предметом рассмотрения на самом высоком уровне. И на основании решения общества хирургов тебя могли уволить или вообще не допустить к дальнейшим операциям. А это было равносильно уничтожению.
Я чувствую, что с каждым годом мы всё дальше и дальше отдаляемся от основ нашей профессии, где врач был не лекарем, а целителем. И чтобы стать настоящим врачом, ты был обязан просвещаться всю свою жизнь, являясь носителем высокой культуры и образования. Ведь когда-то операции делали и парикмахеры, так как искусно владели бритвами.
Уж не превращаемся ли мы снова в образованных цирюльников новой эпохи?
Берегите себя и хороших врачей!
Фото: info-profi.net.
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА НАШ КАНАЛ И ЧИТАЙТЕ НАС В TELEGRAM!
