Мой дед сочинил целую библиотеку и спрятал в большой сундук
Один мой дед был акыном. Родня и общество заставляли его жить в колхозе, делать нетворческую работу. А если и петь, то только правильные песни. За это он их возненавидел и сделался отшельником. Наверное, дед написал много стихов про казахскую любовь к Ленин-ата и своих односельчан-доносчиков, но мы их не увидели.
Вообще у деда была насыщенная жизнь. Сначала он бежал от голодной смерти в Ташкент, когда был совсем подростком. Семья почти вся погибла. Сестры пошли на прислуживание в правильные хлебные дома, а единственному мальчику оставалось надеяться на себя.
Он работал, ел и спал на ташкентском базаре. Как остальные казахи, бежавшие тогда от нищеты в большой город. Однажды он увидел там свою родственницу, некогда уважаемую и знатную тетку. Она была с ребенком на руках и просила подаяние у порога чайханы.
Потом, будучи уже стариком, дед велел своим детям никому об этом не рассказывать. Дети и внуки этой женщины - сейчас влиятельные и богатые люди, судьи да акимы - такого оскорбления бы не вынесли. Им не нравится думать, что их бабушке самого благородного происхождения приходилось питаться объедками грязных чайханщиков и торгашей. Ну, да ладно.
На том же базаре он встретил своего творческого наставника. Заметив в мальчике акынские способности, старик начал брать его с собой на разные тои и мероприятия. Учил искусству и ремеслу, заставлял запоминать длиннющие песни и легенды.
У нас казахов же вся культура почти устная была. Дед стал мастером своего дела. Потому что у него был талант. Он придумывал стихи и пел их на домбре. Одна песнь-легенда могла длиться целый день, вечер и ночь до утра. Люди плакали и смеялись, лечили так свои души.
Когда ему исполнилось достаточно лет, чтобы иметь возможность сесть за тунеядство, он пошел работать в театр. Самый настоящий ташкентский драмтеатр. Но романтики было мало, его взяли играть роль злодея. Неудивительно. Дед был худой, жилистый, с сухим лицом и прямым, мрачным, почти враждебным взглядом. В 19 лет выглядел как 39-летний землекоп.
Потом он вернулся в родные края. Женился на девушке по имени Алтын, родились дети. Продолжил петь дастаны, забытые народные легенды и песни про горькую жизнь. Люди все также смеялись и плакали, но больше плакали. За это ему могли дать огромную пачку денег, стадо баранов или целую лошадь. Простые люди любили акынов и жырау. Дед с семьей жили на широкую ногу.
Деда добил его острый язык. На него начали доносить, бастыки запретили ему петь слишком грустные песни и отправили на работу в поле. Он взял жену и детей, ушел отшельником. Жил на вершине холма, а работать ходил по глухим чабанским стоянкам в степях. Заработков хватало только на выживание.
Моя бабушка, его старшая дочь, рассказывает, что стены в их доме даже изнутри были покрыты тонким льдом. И они ложились спать, погрузив ноги в яму, где лежал теплый пепел после костра. Жизнь стала невыносимой, они сдались.
Война настигла его сорокалетним взрослым мужчиной. Пять лет на фронте, а потом много работы. И много водки.
Дед умер бедным, ему так и не дали петь перед публикой и зарабатывать тем, что он умел делать талантливо. Кончил обычным хлопкособирателем.
Записывал свои произведения, только не кириллицей, а арабскими буквами по-старинке, так как по-новому не умел. Сочинил целую библиотеку и спрятал в большой сундук.
Дети его не унаследовали никаких талантов. И мировоззрения, кажется. Староказахские, не партийные - тоже не сильно возлюбили. Растеряли содержимое сундука от греха подальше, ни одной строки из длинных песен не запомнили.
Одна его дочь, которая якобы пошла в отца, сочинила книгу стихов в начале двухтысячных. Прочитав, моя бабушка (старшая сестра авторши) сказала что-то типа: "Ну и морда..." Аахаха. Стихи действительно были отвратительными. Одна похвала и чистосердечные "спасипки".
А сама моя бабушка, конечно, любила отца, но с творчеством его так и не поняла что делать. Единственное, что ее радует - влиятельные родственники смогли дать имя акына какой-то улочке в каком-то ауле в южно-казахстанской области. Без конца хвалит благородного своего племянника-судью.
К слову, моя бабушка не могла назвать президента страны по имени-фамилии, и одухотворенно звала его Біздің атамыз (Наш дедушка), хотя сама старше его на год.
Одним из главных своих достижений в жизни считает то, что некий главный врач некой заслуженной больницы некогда назвал ее самой терпеливой роженицей на всем белом свете. За то, что даже не пискнула ни разу.
Мой отец (сын моей бабушки) и его младшие братья прошли все стадии алкоголизма - от детского до белой горячки. Двое излечились только после сорока, один до сих пор живет с мамой. Мы называем его Интеллигент.
Папа, конечно, ненавидит власть и считает себя казахским декабристом. Аахаха. Однако до сих пор уговаривает меня написать письмо Токаеву на пяти языках. Вдруг он возьмет меня к себе под крыло.
Свое случайное фото на фоне Сагинтаева я покажу ему на 70-летний юбилей. Может даже закажу ковер-фотопортрет, чтобы мои дети хранили его в сундуке.
Фото: Елорда Инфо.
