Сергей Уткин анализирует приговор и сомневается в соучастии матери
Чуть больше месяца назад в Алматы был вынесен приговор в отношении Эмиля ГИЛЬМУТДИНОВА и Аллы ВОЛЧЕНКО, убивших своих малолетних детей. Отцу суд дал 20 лет лишения свободы, матери – 18. СМИ широко освещали это громкое дело, в котором вроде бы всё абсолютно понятно. Общество негодовало, и преступники получили заслуженное наказание.
Однако приговор почему-то оказался закрытым для доступа на сайте Верховного суда (через судебный кабинет). Меня заинтересовал этот вопрос, и с текстом приговора ознакомиться, в конечном счёте, удалось. После чего появилось большое сомнение в виновности Аллы Волченко. То ли она на самом деле не участвовала в убийстве, то ли следователи разучились собирать доказательства, а судьи забыли, как пишется в этом случае оправдательный приговор (новый председатель Верховного суда Жакип АСАНОВ недавно напомнил, что оправдательных приговоров у нас – не более 0,2%, то есть, один на 500 обвинительных).
Напомню фабулу дела: Гильмутдинов сожительствовал с Волченко, у них родилось трое сыновей. Младшим двойняшкам было около года, старшему – около двух. Оба родителя работали официантами в одном кафе, но в разные смены, часто распивали спиртные напитки, а малыши много плакали, требовали ухода и средств на содержание, в связи с чем Гильмутдинов во время очередной пьянки решил их убить и сообщил об этом Волченко, которая якобы с ним согласилась, после чего они стали осуществлять задуманный план. Хозяину съёмной квартиры, где они жили, сказали, что увозят детей к родителям Гильмутдинова в Ташкент, а сами арендовали на трое суток дом в Турксибском районе Алматы. Волченко забрала старшего сына и пошла с ним в парк, чтобы он не мешал и не видел убийство, а Гильмутдинов, оставшись с малышками наедине, хладнокровно их задушил.
Затем Гильмутдинов сложил тела в спортивную сумку, сказал Волченко, что дети убиты, и они с этой сумкой и старшим сыном вернулись в прежнюю квартиру, сообщив хозяину, что детей отвезли в Ташкент. Всё это время они продолжали распивать спиртное, пока тела не стали разлагаться. Опасаясь, что хозяин квартиры почувствует запах, решили снять другую квартиру, где положили сумку с телами в холодильник. Оставшегося в живых старшего сына бросили одного на улице, а сами решили покончить жизнь самоубийством, но попытка не удалась, в связи с чем на следующий день пошли сдаваться в Турксибское УВД, где и были задержаны.
Согласно приговору судьи Ерлана БОЛАТОВА, вина Волченко в убийстве заключается в том, что она, якобы зная, что Гильмутдинов собрался убивать детей, специально для этого арендовала частный дом, после чего увела старшего сына в парк, чтобы он не мешал и не видел убийство.
Судья в приговоре обязан указать доказательства, которые подтверждают вину подсудимой. Какие же доказательства указывает судья Болатов? Оказывается, доказательство только одно: показания Гильмутдинова, которые были даны в день задержания. Привожу это ЕДИНСТВЕННОЕ доказательство дословно из приговора: «07.09.2017 года примерно в 14-15 часов, выйдя с супругой и тремя детьми на улицу, он [Гильмутдинов] сказал Волченко А.А., что устал от такой жизни, поскольку, сильно уставая на работе, по приходу домой он не мог толком отдохнуть, поскольку дети постоянно плакали, и приходилось за ними ухаживать. При этом сообщил супруге, что хочет избавиться от детей, ПОДРАЗУМЕВАЯ (выделено автором) их убийство, на что Волченко А.А., которая поняла его умысел, стала плакать и ругаться».
ВСЁ! Выходит, только из этих скупых слов следователи и прокуроры, а за ними и судья сделали вывод, что Волченко совершила убийство детей по предварительному сговору с Гильмутдиновым, то есть, в составе группы лиц, в которой между соучастниками были распределены роли. Роль Волченко в убийстве заключалась в том, чтобы арендовать дом и увести старшего сына, дабы он не мешал и не видел процесс совершения преступления.
Итак, сама Волченко ни во время следствия, ни на суде не признавала, что знала о готовящемся убийстве, что арендовала дом для убийства и уводила сына в парк специально для того, чтобы он не мешал совершить убийство.
Гильмутдинов в суде полностью опроверг свои первоначальные показания, заявив, что Волченко об убийстве узнала, когда он детей уже задушил. То есть, дом Волченко арендовала не для убийства, а потому, что они поссорились с хозяином квартиры и решили куда-нибудь съехать. В парк она пошла со старшим сыном просто потому, что давно там не была.
Ни одного свидетеля разговора Гильмутдинова с Волченко, когда он якобы сообщал о своём намерении убить детей, не было. Показания хозяйки частного дома, у которой Волченко его арендовала, ничего не подтверждают: понятное дело, что Волченко не говорила ей о готовящемся убийстве.
Все остальные доказательства касаются событий, произошедших уже после убийства, поэтому их обсуждать не будем.
Так вот, давайте представим себя присяжными, которым предстоит ответить на вопрос: доказано ли, что Волченко вступила в сговор с Гильмутдиновым с целью убийства своих детей?
Давайте обратим внимание на фразу в первоначальных показаниях Гильмутдинова: «При этом сообщил супруге, что хочет избавиться от детей, ПОДРАЗУМЕВАЯ их убийство, на что Волченко А.А., которая поняла его умысел, стала плакать и ругаться». Каким образом судья Болатов проверил эти показания? Были ли установлены в суде именно те самые слова, которые сказал Гильмутдинов Волченко в тот день и час? Ведь, как следует из приговора, он только ПОДРАЗУМЕВАЛ убийство, то есть, прямо об убийстве не говорил.
Должен ли судья, установив эти слова, назначить по ним филолого-психологическую экспертизу, чтобы эксперты дали заключение: действительно ли из указанных слов в указанной обстановке Волченко поняла или должна была понять, что Гильмутдинов говорит именно об убийстве? Согласитесь, не каждый может понять другого, если тот не говорит прямо, а лишь что-то там подразумевает. Здесь ведь важно в тонкостях логики мыслительного процесса разобраться, тем более, если сама Волченко категорически отрицает, что знала и соучаствовала в убийстве. Но, как мы видим, слова Гильмутдинова суд не установил и экспертизу не назначил.
Судья сослался на первоначальные показания Гильмутдинова, в которых говорится, что Волченко поняла его умысел (когда ей были сказаны какие-то слова о том, что он хочет избавиться от детей, подразумевая их убийство). Каким же образом Гильмутдинов осознал, что Волченко поняла его умысел, если он прямо об убийстве не говорил? Что сказала в ответ Волченко? Что сделала Волченко? Действительно ли такие слова и(или) действия Волченко свидетельствуют о том, что она поняла умысел Гильмутдинова на убийство детей? В приговоре об этом ни слова. Вернее, в приговоре сказано, что Волченко стала плакать и ругаться. При этом, следует помнить, что они оба в этот момент находились в состоянии алкогольного опьянения.
Выходит, судья сделал вывод о том, что Волченко поняла умысел Гильмутдинова на убийство детей только на том основании, что она начала плакать и ругаться в ответ на какие-то не установленные судом слова Гильмутдинова? Это как?
А распределение ролей в группе лиц? В приговоре отражено, что вышеуказанный разговор между гражданскими супругами якобы произошел 07.09.2017 года примерно в 14-15 часов, когда они с тремя детьми вышли на улицу. То есть, 07.09.2017 в 14-15 часов на улице Волченко якобы впервые узнала о намерении Гильмутдинова убить детей, после чего стала плакать и ругаться. А когда же она успокоилась, согласилась участвовать в убийстве, и они распределили роли? И где конкретно, при каких обстоятельствах, состоялось это распределение ролей? Об этом ни одного слова в приговоре нет.
Судья поверил первоначальным показаниям Гильмутдинова, но отнёсся критически к его показаниям в суде. Хотя первоначальные показания были даны в тот же день, когда Гильмутдинов и Волченко в состоянии алкогольного опьянения пришли в Турксибское УВД после неудавшейся попытки покончить жизнь самоубийством. Это так в приговоре написано: 12.09.2017 они пришли в УВД в состоянии алкогольного опьянения. И судья обосновывает приговор Волченко единственными показаниями Гильмутдинова от 12.09.2017. Представляете себе картину? Пьяные гражданские супруги пришли в УВД, уж не говорю об их психологическом состоянии, и тут же проводится их допрос. Текст печатает следователь, подозреваемые только подписывают. Видеосъемки допроса нет. Понимаете, как это реально происходит в УВД? Следователи заинтересованы в более тяжком преступлении – как же, они такие молодцы, раскрыли двойное убийство, совершённое группой лиц по предварительному сговору с кучей отягчающих обстоятельств! Поэтому даже добровольный приход Гильмутдинова и Волченко в УВД оформлен не явкой с повинной, а задержанием. УВД – молодцы – задержали двух убийц!
И судья верит только этому единственному протоколу допроса, подписанному нетрезвым и находящимся в подавленном психологическом состоянии после только что неудавшейся попытки самоубийства человеком? Думаете, Гильмутдинов в тот день в состоянии был вдумчиво читать протокол допроса и заставлять следователя исправлять нюансы его содержания?
Получается, судья Болатов в таком резонансном деле так легко признаёт вину человека в убийстве фактически без доказательств, не выясняя важнейшие детали дела, когда (я уверен) его никто не просил вынести определённый приговор, никто не давал никаких взяток и т.п.? Тогда почему? А, видимо, потому, что судьи просто привыкли: раз следователи и прокуроры передали дело в суд, значит, судье остаётся только подтвердить их решение приговором, особо не задумываясь над обстоятельствами и доказательствами. Поэтому и получаются те самые 99,8% обвинительных приговоров.
А как же должно быть согласно Конституции и УПК, в которых сказано про презумпцию невиновности? А презумпция невиновности означает не только то, что лицо считается невиновным, пока его вина не будет установлена приговором суда, но ещё и то, что все сомнения в виновности толкуются в пользу подсудимого. Например, слово Волченко против слова Гильмутдинова. На весах Фемиды эти два слова весят совершенно одинаково. Как разрешить это сомнение, кому же должен отдать предпочтение судья? Презумпция невиновности означает, что в этом случае судья ОБЯЗАН поверить подсудимой, истолковав сомнение в её пользу. А в нашем случае Гильмутдинов в суде заявляет, что его первоначальные показания, записанные следователями, неверные. А следователи так расслабились с нашими беззубыми судьями, что даже допросы подозреваемых в убийстве(!) не фиксируют на видео, хотя сегодня уже у каждого в телефоне супервидеокамера имеется. Так вот, эти опровергнутые самим же Гильмутдиновым показания, не подтверждённые видеозаписью, оформленные в день, когда он находился в состоянии алкогольного опьянения и психологического расстройства из-за попытки к суициду, для судьи Болатова весят почему-то больше, чем все остальные доказательства, подтверждающие невиновность Волченко в убийстве собственных детей.
На 13 февраля (через неделю) по этому громкому делу назначено судебное заседание в Алматинском городском суде по апелляционной жалобе Аллы Волченко. В руках городской Фемиды судьба человека. Какой бы плохой матерью её не считало общество (пьянствует, старшего сына бросила на улице, о младших толком не беспокоилась и т.п.), но доказательств её вины в убийстве в приговоре суда первой инстанции фактически нет! Я не знаком с материалами этого уголовного дела, ни разу не присутствовал в судебных заседаниях, я только прочитал приговор, ну ещё, как и все, видел какие-то материалы в СМИ. Поэтому высказываю мнение не до конца объективное. Однако если бы я был присяжным, и мне предъявили бы только те доказательства, которые указаны в приговоре, я бы ответил, что вина Волченко в убийстве не доказана. Теперь слово за профессиональными судьями Алматинского городского суда.
