Почему у законопроекта "О противодействии семейно-бытовому насилию" столько противников
Фото: Радио Азаттык
Общество так шумно обсуждало проект закона "О противодействии семейно-бытовому насилию", что дело дошло до твита главы государства Касым-Жомарта ТОКАЕВА, который посоветовал инициаторам "пересмотреть подходы".
Напомним, что общественные деятели и юристы устроили настоящий хайп, заявив, что законопроект противоречит "моральным и нравственным ценностям казахского народа". Разработчиков законопроекта обвинили даже в том, что этот проект ограничит права родителей, что детей будут изымать из семей за повышение голоса и даже в нападках на казахский менталитет.
Психолог Маргарита УСКЕМБАЕВА, глава фонда "Институт равных прав и равных возможностей Казахстана", уже много лет спасает тех самых жертв семейно-бытового насилия, для которых и разрабатывается этот закон. Четыре года назад с ее участием был создан приют ARASHA, в котором от насильников прячутся женщины и дети.
У нее своя точка зрения и на сам законопроект, и на то, что происходит вокруг него.
- Несколько лет назад те же НПО, которые сегодня выступают за ужесточение мер за бытовое насилие, выступали за декриминализацию и гуманизацию уголовного кодекса. Бытовое насилие как противоправное деяние и вышло за рамки Уголовного Кодекса (УК), - рассказывает Маргарита (на снимке). – Возникла парадоксальная ситуация – за причинение увечий вне семьи предусмотрено наказание, но бытовое насилие остается безнаказанным.
- Чем плох действующий Закон "О профилактике бытового насилия"?
- На практике это выглядит так. Женщина обращается за помощью в полицию, полицейские задерживают насильника на три часа. Потом он, еще более озлобленный, возвращается домой с новым поводом для агрессии. Иногда дело заканчивается гибелью жертвы. Пока я не вижу норм, исключающих возможность наступления тяжких последствий для членов семьи, в том числе и для детей. Да, полномочия выписать защитное предписание, но на практике это не работает.
- Полицейские не хотят связываться с семейными скандалами из-за того, что в 90 процентах случаев женщины забирают заявления, а полицейские остаются крайними…
- К сожалению, это правда. Такое происходит даже в нашем приюте.
- Так может быть стоит в новом законе предусмотреть какие-то санкции в случае отказа от обвинений?
- Моя задача максимально защитить женщину и ее детей от насилия. Если мы введем радикальные нормы, то они вообще перестанут обращаться в полицию и к нам, что может привести к очень печальным последствиям.
У нас, например, был такой кейс. Мужчина не знал, что есть ответственность за бытовое насилие. И стоило его супруге обратиться к нам и написать заявление в полицию, у них изменились отношения. Его пригласили в полицию ознакомиться с защитным предписанием, объяснили, что он теперь не имеет права приближаться к своей супруге, звонить и преследовать ее. После этого мужчина превратился в ангела. По счастью женщина вовремя поняла, что он социопат, сообразила, от чего умерла первая жена, ее предшественница. Он не бил первую жену, но изводил морально, не отпускал даже в магазин. Когда та вышла на работу, он заставил установить приложение, которое транслировало на его телефон все ее передвижения, решив, что имеет право на тотальный контроль. Мы очень долго разбирались с этим мужчиной и выяснили, что проблемы идут из детства. Он был приемным ребенком, которого из детского дома взяла очень состоятельная семья. Приемные родители оставили ему очень хорошее наследство, но это никак не повлияло на его страхи и комплексы. Так бы все и продолжалось, если бы женщина ни обратилась к нам и в полицию. Больше у нее проблем не было.
- Многие женщины принимают слежку за заботу или проявления любви…Однако вернемся к законопроекту: чем он отличается от старого закона?
- В законе от 2009 года подразумевается, что жертва насилия – это женщина, и только между партнерами может быть бытовое насилие. Но жертвами бытового насилия может стать любой член семьи – бабушки, дедушки, свекрови, свекры, невестки, то есть все! В новом законопроекте наконец-то появилась защита для детей. К сожалению, в Казахстане насилие над детьми очень распространено.
- Это не искусственно раздутые факты?
- Насилие над детьми было, есть и, к моему огорчению, будет. Ситуация гораздо хуже, чем об этом сообщается в СМИ. Законодательство запрещает выносить на публику информацию о подвергшихся насилию детях, поэтому обществу реальная картинка недоступна. Но когда в законопроект попытались ввести нормы, защищающие от насилия детей, началась манипуляция, якобы по новому закону из нормальных семей будут забирать детей чуть ли не за окрик в адрес ребенка. Как детский психолог я давно поняла, что самыми беззащитными людьми являются дети, а истерия, устроенная юристами и общественниками, только подтвердила мою уверенность в том, что в Казахстане право бить и жестоко наказывать детей считается чуть ли не фундаментальным. Поэтому ребенка очень трудно защитить от родителей, родственников и государства.
- И все-таки, правозащитники под лозунгом защиты семьи провели целую кампанию против нового законопроекта, пугая изъятием детей. Такое возможно?
- Исключено! У нас огромное количество других законов, регламентирующих эту процедуру, надо пройти целый ряд инстанций, чтобы лишить родительских прав, особенно, если речь идет о матери. Наоборот, можно сказать, что даже если жизни ребенка грозит реальная опасность, социальным органам очень сложно защитить малыша.
Речь ведь идет о семьях, нуждающихся в защите государства, чтобы ребенок мог получить помощь, в ряде случаев – не умереть от недоедания. Вы не представляете, сколько юных казахстанцев сегодня голодает, родители не тратятся на еду и одежду для детей, по отношению к ним идет экономическое насилие. Закон будет защищать именно таких детей, спасая их здоровье и саму жизнь. А шумиха от имени многодетных матерей, которых втянули в эту кампанию, это настоящая манипуляция. Вся дискуссия построена на тезисе: "Я против, чтобы моему ребенку проводили психокоррекцию". Извините, не каждый психолог понимает, что такое психокоррекция, но организаторы протестов, видимо, большие специалисты в этом вопросе.
По факту большинство многодетных семей не имеет высоких доходов, дети в таких семьях не всегда получают полноценное питание, родители не могут уделять достаточно времени своим детям, так как необходимо зарабатывать. Подспудным страхом, что у них государство начнет забирать детей воспользовались организаторы кампаний протеста.
Фото детей из приюта ARASHA со страницы Маргариты Ускембаевой в Facebook.
У нас был случай, когда мне позвонил завуч одной из алматинских школ и попросил консультацию - что делать, если ребенок пришел в школу со следами побоев. Мы приехали в школу, вызвали скорую помощь, ребенка госпитализировали, провели медицинское освидетельствование. Только после заключения судмедэксперта, что побои регулярные, что мальчик истощен физически из-за недоедания, после курса лечения его поместили в специальное государственное учреждение. Как оказалось, ребенка воспитывал отец алкоголик и мачеха. Вместе с новой женой папаша регулярно избивал мальчика. Но не обрати завуч внимания на избитого ребенка, неизвестно, выжил бы мальчик или нет.
- Чем вызвана такая активная деятельность против законопроекта, и кто или что за этим стоит или кроется, есть предположения?
- Действительно, идет противостояние, против законопроекта выступают целые группы. В первую очередь, это латентные насильники и агрессоры, те, кто боится себя дискредитировать и попасть под действие этого закона.
Второй момент, который мы обсуждали внутри своей экспертной группы, привел к выводу, что таким образом проходит апробация политтехнологии протестного толка. Я не сторонница теорий заговора, но к такому выводу мы пришли с экспертами.
В-третьих, у некоторых представителей нашего общества очень плохо развито правовое сознание: они закомплексованы и не отделяют проблемы от себя, от своей телесности. Думаю, что здесь еще оказала сильное влияние ситуация с пандемией, она сработала неким триггером, люди устали, они напряжены и этот законопроект стал "красной тряпкой".
И четвертый момент, он очень важный – вопросы, касающиеся детей, для любой семьи в приоритете. И людям показалось, что этот законопроект ущемляет их родительские права, и здесь, скорее всего, больше сработали родительские инстинкты как у матерей, так и у отцов.
Мы привыкли, что жертва насилия – это женщина, супруга либо сожительница, а в новом законопроекте появились дети и другие члены семей.
У нас была политика заявительного принципа, а данный закон нацелен на выявление и профилактику бытового насилия. Это значит, что сосед или родственник, или любой человек, который заметит, что в семье проявляется насилие, может просигнализировать в соответствующие органы. А те должны будут принять экстренные меры рамках закона - люди этого боятся.
- Вы упомянули о психологическом и экономическом насилии, которые достаточно сложно доказуемы. Как новый законопроект позволит выявлять такие виды насилия и как проводить профилактику?
- Существует четыре вида насилия – экономическое, физическое, сексуальное и морально-психологическое. Действительно, выявить такого рода воздействие, очень сложно, в отличие от побоев. Недавно меня привлекли к работе в специально созданной прокуратурой группе, где я обследовала детей на предмет совершения над ними насилия – это было очень сложно.
Эти дети имели особенности развития и инвалидность, они ко мне приходили на высоком эмоциональном подъёме, чувствовалось, что их подготовили, чтобы скрыть следы насилия. Они очень оптимистично рассказывали о своей жизни и семье, как у них все хорошо. У прокуроров был сигнал, что к этим детям применялось насилие, но такие вещи сложно диагностировать, был проведен целый комплекс обследований, к ним, в том числе, привлекли и меня. Благодаря тому, что работу группы курировала прокуратура, у меня был доступ к определенной информации, недоступной в другой ситуации. Чтобы сделать какие-то выводы, нужно перепроверять и сопоставлять факты, без этого работа с такими детьми сильно затруднена.
В декабре 2016 года был принят стандарт оказания специальных социальных услуг жертвам бытового насилия.
Человек получит статус жертвы бытового насилия (ЖБН), только после того как обратится в кризисный центр и пройдет процедуру идентификации. И лишь потом может получить комплекс социальных услуг, в том числе и психологическую.
Поэтому в новом законопроекте хотелось бы увидеть все эти услуги не только для ЖБН, но и для других женщин, которые пока не готовы принимать радикальные меры или же не понимают, что происходит в семье. Многие спрашивают, могут ли они приходить в дневной стационар, чтобы с ними поработал психолог. А это и есть профилактика бытового насилия: если бы были созданы такие центры в каждом районе, скорее всего удалось бы избежать фазы, когда насилие психологическое переходит в физическое.
- Но и сейчас можно получить какую-то помощь.
- Да, но не многие это знают, и нет достаточного количества психологов и юристов, чтобы заниматься и профилактикой. А ведь часть женщин еще в детстве становились жертвами насилия, что затем проявляется во взрослой жизни. Я уже не говорю о синдроме жертвы или виктимизации жертвы, когда в случившемся обвиняют самих пострадавших от насилия.
В этом законопроекте есть очень важное новшество. Раньше с бытовым насилием работала только полиция, а проекте прописан механизм межведомственного содействия, в котором основную роль будет играть Министерство труда и социальной защиты.
- Куда будут обращаться женщины, если она подвергается одному или нескольким видам насилия?
- Необходимо создавать республиканскую горячую линию - современные технологии и мессенджеры очень облегчают сейчас работу колл-центров. В каждом городе, районе должны быть созданы кризисные центры, куда может прийти любая женщина со своими проблемами.
Международная общественная организация Human Rights Watch провела исследования по Казахстану и призвала правительство принять меры. По их расчетам на сто тысяч населения необходимо 100 койко-мест в дневном стационаре. Например, для Алматы должно быть не менее 300 койко-мест, где жертвы насилия могли бы получить квалифицированную помощь.
- В новом законопроекте учтены рекомендации Human Rights Watch?
- Когда я только заговорила об этом, на меня обрушился шквал критики. Мне пришлось выйти из рабочей группы, которая работала над законопроектом. Мы все стали свидетелями хайпа, устроенного для того, что чтобы отвлечь от принципиальных вещей, которые могут спасти тысячи жертв насилия.
Но поскольку вопрос упирается в финансы, то есть нужно заложить в бюджет расходы, возникает острый конфликт, в котором вновь проигрывают нуждающиеся в защите члены семей, подвергающиеся ежедневному насилию.
- Что еще, на ваш взгляд, необходимо учесть в законопроекте?
– Законодательством не рассматривается такое явление как преследование жертвы. Для спасения одной обитательницы нашего приюта нам пришлось организовать целую секретную операцию, мы ее вывозили, как разведчика за линию фронта. Ее преследовал состоятельный предприниматель, ранее судимый за убийство по неосторожности. Полиция не могла спасти девушку от его преследований, с его возможностями от него не было спасения, поэтому нам, на свой страх и риск пришлось действовать чуть ли не конспиративными методами.
Другой очень показательный случай. В приют попала женщина, которая против воли родных вышла замуж за представителя другой национальности. Они с этим смирились, но когда она решила подать на развод, собралась группа ее родственников из России, которые заявили, что зарежут ее, как того требуют обычаи, поскольку они сочли, что соплеменница дважды их опозорила. Здесь мы смогли оказать только экстренную помощь. У нас законодательством не предусмотрена помощь в смене личности и страны проживания, ей пришлось самостоятельно менять паспортные данные себе и детям, чтобы затем покинуть пределы Казахстана. Пока она решала вопрос с переездом, мы предоставили ей убежище. Вот тогда реально испытали страх мы, что ее родня найдет наш приют, устроит погром и убьет тех, кто ей помогал. И мы абсолютно не защищены, в лучшем случае постфактум возбудят досудебное расследование.
То, что женщин, которые живут у нас, находят по геолокации, что тоже является уголовным правонарушением, мы уже привыкли, отбиваемся, как можем. Мы ждем, что в новом законе будет четко прописано, как нужно действовать в таких ситуациях.
