Ермек Турсунов: Ценитель высокого искусства по частям погрузился в джип и уехал, а я остался стоять в бараньем дерьме
На снимке: Ермек Турсунов (в центре) на съемах фильма «Киномеханик».
Читайте предыдущую статью Ермека ТУРСУНОВА «Жаркентский дневник: картинки с натуры».
Снимаем мы, значит (фильм «Киномеханик». – Ред.), на объекте «Чабанский отгон».
Ну, отгон как отгон. Кошары, сараи, кучи сена, собаки ростом с теленка. Но – смирные. Не лают.
А кругом степь. Ширь неоглядная. Кузнечики. На сто километров вокруг – никого.
Приехали мы еще затемно. Начали разворачиваться: «светики», «звукачи», постановщики. Каждый тащит своё. Пыхтят. Суета каждодневная.
Пока расставлялись, я раскадровку с оператором сделал. Сцена предстояла сложная. С каскадерскими трюками. Прикинул примерно мизансцену.
Решили снимать в загончике, перед кошарой. За хлипкой оградой. А потом уже внутрь заходить.
Ну, естественно, ароматы. Родиной пахнет сильно. Но – ничего. Мы ж люди привыкшие, закаленные. Нас просто так без хрена не сожрешь.
Готовимся.
Часа через два начало светать. Вот уже и актеров привезли. И тут же повели на грим. Потом им еще одеваться, тексты учить. Время еще есть.
А солнышко всё выше. Навоз под ногами всё жиже. Местами уже проваливаешься по щиколотку.
Ближе к десяти всё размякло вконец. Хотя поутру нормально было. Грунт вроде казался твердым. Как везде. А оно вон как вышло.
Самые умные еще на рассвете повязали поверх обуви целлофановые мешки и ходят. А мы – те, что дураки, – мы, значит, месим. Под ногами всё чавкает и липнет. И поздно уже целлофаны эти…
И мошкара тут же проснулась, сволота. Кусаются. Я уже чего только на себя не вылил. Все эти фумигаторы и антикомариные спреи. Не помогает. Наоборот. Вроде как стейк соусом полил для пикантности.
Начали снимать. На какое-то время забылся. Закрутилось было, завертелось, а тут – на!… Обед привезли, блин.
Все пошли есть, а я чего-то задержался. Смотрю – джип какой-то по степи едет. Вроде к нам. Вроде как «Ландкрузер». Двухсотый.
Аккуратно объезжает сурковые норы и - напрямую ко мне. Из машины вываливается по частям серьезный такой дядька килограмм под сто пятьдесят. Сначала живот, потом голова, потом всё остальное.
Классический.
Ремня не видно под складками. На руке – «котлы» штук за двадцать. На носу – очки. То ли «Жопард», то ли «Булгари».
Подходит.
- Ты – Ермек?
- Ага.
- Кино снимаешь?
- Ага.
- Про чё кино?
- Про жизнь.
- М-м-м.
Помолчали.
Сигаретку протянул. Зажигалкой чиркнул.
- Не, спасибо. Не курю.
Закурил сам. Затянулся глубоко, пустил дымок и философски так:
- А я вот недавно на твоей лекции был.
- Где?
- В Пушкинской библиотеке (Национальная библиотека РК. – Ред.).
- ?
- М-да.
Еще дымок.
- Так вот, не согласен я.
- С чем?
- Ну, вот ты говоришь, что в Лувре все поворачиваются к картинам спиной и селфятся.
- Ну?
- А я вот весной еще раз съездил в Лувр и ничего такого не заметил. А вообще, мне там больше всего по душе зал импрессионистов.
- Правда?
- Да.
- И кто именно?
- Ну, французы, естественно. МОНЕ первым делом. Мне нравится, как он работает со светом. И ГОГЕН, конечно. Гоген – это лирик. Правда, на мой взгляд, он в итоге окончательно потерял связь с изображаемым миром.
- Чего?
- И Поль СЕЗАНН. Как же без него? ДЕГА, РЕНУАР. Хотя последний лично мне не очень. Слишком манерный. Особенно раздражают эти его вибрирующие мазки.
- Чего-чего?
- А из голланцев мне ближе всех – ВАН ГОГ! Пусть это и кажется банальным. Хотя, по мне, так ЛОТРЕК намного искреннее. Обнаженнее, что ли. С реализмом он дружил как никто другой.
- Ну да, насчет обнаженности здесь я согласен.
- А вот из русских мне ближе всех КОРОВИН. Потом уже все остальные: ЛЕВИТАН, РЫЛОВ, ГРАБАРЬ…
- Почему именно Коровин? И какой именно? Их же вроде несколько было?
- Константин Алексеевич. Мне всегда была симпатична его склонность к художественному синтезу. Здесь он ярче всех приблизился к Уильяму ТЕРНЕРУ. Хотя, надо отдать ему должное, он работал в разных жанрах. К тому же был незаурядным писателем.
- Что ты говоришь? А я не знал.
- Да я и сам не знал.
Пауза.
Через паузу – мне.
- Ты ж вроде тоже кое-что пишешь?
- Ну, в общем-то, да.
- Я читал. Неплохо, неплохо. Но вот слишком всё общо. Нет конкретики. Хочешь, подскажу тебе несколько тем?
- Любопытно было бы послушать.
- Ну вот, как тебе, например, тема: «О маргинализации населения и противостоянии системе»?
- Ой.
- Или вот такая: «Социология культуры и духовной жизни».
Я не выдерживаю.
- Слушай, а ты кто такой? В смысле – чем занимаешься? И что тут вообще делаешь?
Неожиданный собеседник вдруг поскучнел.
- Да это моя кошара, - отвечает.
- Не понял? - говорю.
- Да мне кенты лет десять назад по знакомству гектаров пятьдесят земли тут подогнали, вот я и купил. И чё с ней делать? Вот хозяйство развел: бараны там, лошади. Как все.
- И?
- Ну, и оралманов привез. Они тут за хозяйством смотрят.
- А-а. Ну, круто, что я могу сказать! А библиотека причём?
- В сетях приглашение было, зазывали, вот я и пришел.
- Надо же!
- Да. А в кино тебе, кстати, тоже пора меняться. Чё ты заладил все одно и то же?
- То есть?
- Надо искать что-то новое. Может, на социалку переключишься? Проблематику дня освоишь. А то ты всё о прошлом да о прошлом. Вон – КУСТУРИЦА. Он же не боится экспериментов.
- Не боится.
- Или тот же КАРВАЙ. Революционер! А что он вытворяет с композицией! Конечно, ему проще, он ведь оканчивал графический дизайн. Поэтому у него своя стилистика. Своя чуйка на форму. А «Черничные ночи»!
- Да-а! «Черничные ночи»!
- Ну, вот видишь. А то заладил. В общем, ты думай, а мне пора.
Серьезный дядька прервал вдруг интеллектуальную беседу и раздавил окурок.
- Мне на другой отгон надо. Там проверить всё. А то в прошлый раз пять баранов не досчитался. Шельмуют, гады. Подворовывать стали.
- А-а, ну как скажешь. Не смею задерживать.
- Угу.
- Будет время, заезжай. Потарахтим еще за искусство, - сказал я неуверенно.
- Обязательно, - откликнулся ценитель высокого и крепко пожал мне руку. Потом не спеша полез, снова по частям, в свой джип. Машина газанула и тронулась с места.
А я остался стоять по колено в дерьме.
По небу плыли облака. Над кизячным полем неслышно стелились жаркие пары. Над моей головой дружелюбно кружили навозные мухи. Обедать не хотелось. Неистребимый запах отечества аппетита особого не вызывал. Но меня это нисколько не расстраивало. Меня лишь изумляло одно обстоятельство: знаете, в степи случаются иной раз такие встречи, от которых потом долго отходишь. И даже не знаешь, как реагировать.
Глубока и многообразна наша жизнь. Есть в ней место и суете земной, и тоске, и удивлению.
Фото: Николай ПОСТНИКОВ.
