Страны, изгоняющие или даже не удерживающие евреев, страдают комплексом неполноценности
В советское время в газетах (по крайней мере, в казахстанских) существовала негласная квота на евреев – не больше трёх на редакцию.
Об этом любопытном факте я узнал, когда в 1983 году устроился заместителем ответсекретаря в алма-атинскую областную газету «Огни Алатау».
Туда пришел извилистым путем, о котором вскользь упомяну: он повлиял на дальнейшее развитие событий. Да и Вишневский учит: «Ну что мы вечно о говне? Давайте лучше обо мне».
Итак, поздней осенью 1981 года я допустил политическую ошибку в газете «Ленинская смена». И меня от греха подальше сплавили в ментовской еженедельник «На страже» (он возобновил издание после 13-летнего перерыва) - целым ответственным секретарем, в мои-то 22 года.
С милицанерами всё складывалось как нельзя лучше. Часто я ходил без носков (единственная пара сушилась в конторе на батарее). Раз в месяц аккуратно попадал по пьянке в РОВД, откуда вытаскивал редактор Анатолий Захарович Черепанов. Тем не менее, уже весной 1982-го мы победили во всесоюзном конкурсе газет МВД по дизайну, и министр внутренних дел КазССР Платаев личным приказом поднял мне зарплату со 140 руб. до 180 руб.
Однако когнитивный диссонанс с ментами разрывал мою душу, и в той конторе я выдержал всего 3 квартала.
Затем месячишко перетоптался младшим художником методического кабинета Госкино (чУдная контора, но о ней как-нибудь потом) и, наконец, вернулся в «Ленсмену».
Похоронив Брежнева, без отрыва от работы стал ухаживать за будущей женой, да так целеустремленно, что 21 декабря выпал из ее кухни с 3 этажа и сломал себе хвост.
Меня заковали в гипсовый корсет от подмышек до мудей и велели блюсти постельный режим 4 месяца.
Но и это не помешало мне через месяц после падения, 20 января 1983-го, вступить на костылях в законный брак, в каковом доселе состою.
В феврале, сидя в туалете, зубчатым ножом вспорол на себе корсет и вскоре вышел на работу. Правда, в «Ленсмене» надолго не застрял: поругался в грязь с редактором в его кабинете. Под портретом Ленина. Ничего святого не было.
Следом смутно припоминаю еще краткую службу в Институте обогащения (руд цветных металлов), приход в подвальный офис к 8 утра, досматривание снов на столе и плакаты «Все – на выборы!» 2х5 метров, которые херачил белым по красному.
И вот, наконец, я вернулся в ГАЗЕТУ!
«Огни Алатау» при Надежде Гарифуллиной были настоящим, как сказали бы сейчас, брендом. При двухмиллионном населении Алма-Атинской области ежедневный тираж – 160 тысяч экземпляров! То есть газету читали в каждой второй семье.
Когда же будет про евреев? - спросите вы. Вот! За мной, читатель!
В редакции их было трое. То есть тайную конвенцию блюли.
Завотделом пропаганды Сусанна Михайловна Амром. В то время казахская областная газета «Жетiсу», сидевшая с нами на том же 6 этаже издательства ЦК Компартии Казахстана (ныне «Дэуiр»), но в другом крыле, частенько перепечатывала наши материалы. И, когда приходил черед статьи Сусанны, казахские коллеги, стесняясь и краснея, просили её поставить псевдоним. Думаю, нет нужды объяснять почему.
Завотделом писем Елена Наумовна Гофман. Как-то довела редактора Гарифуллину до слёз. Тогда бушевал продуктовый дефицит. В редакцию привезли смачную селёдку. Лена заглядывает в кабинет шефини: «Надежда Халиловна, брать будете?» - и показывает рыбину, завернутую в свежий номер «Огней Алатау». Гарифуллина уронила голову на стол и разрыдалась.
Я и сам поработал под крылом Гофман. Летом 1987-го, после того, как в газете опубликовал фотки с процесса над «декабристами», обком партии потребовал от Гарифуллиной моего увольнения. Но она меня спрятала в отделе писем – учётчиком посланий трудящихся. За два месяца, пока не восстановили в прежней должности, я вынес мозг всей редакции – по поводу реакции на обращения, мольбы и капризы читателей. Тогда с этим было жёстко: каждое письмо регистрировалось, и ни одно не могло остаться без ответа. Причем в строго отведенные сроки.
Больше того, я спроектировал огромный, во всю стену, инновационный шкаф для архива писем, и рабочачие люди его таки сколотили по моим чертежам. После этого Елена Наумовна называла меня не иначе, как «Вадичка».
Борис Муллокандов, завотделом информации. Про него мне на ухо тихо говорили, не разжимая зубов: «Он – бухарский!» «Ага», - простодушно соглашался я, как будто что-то в этом понимал.
Вместе с Сашей Володевым они ежедневно делали последнюю полосу («Огни», как и другие газеты, выходили 5 раз в неделю на четырех страницах формата А2), и делали хорошо. Боря обладал маленьким ростом и обратно пропорциональной самооценкой и ЧСВ (чувством собственной важности), что случается нередко. И вследствие этого имел неправильную, конечно, манеру периодически бросать редактору заявления об уходе. После чего Борю уговаривали остаться, расписывая, какой он незаменимый. Эта привычка, в конце концов, и довела его до цугундера.
…Придя в «Огни», я, естественно, не забыл своего товарища, с которым вместе стоял «На страже», - Борю Гиллера. Он стал пописывать нам внештатно. И однажды сделал просто
классный материал. Про ветерана Великой Отечественной. Героя Советского Союза. Казахстанца. Еврея. Фамилию, увы, за давностью лет забыл.
Я даже не стал показывать его Гарифуллиной, а сразу понёс в «лито» - филиал Главлита (так назывался департамент цензуры), сидевший прямо в типографии, рядом с корректорскими бюро. Без его визы ни одна полоса не могла пойти в печать.
В лито вдумчиво ознакомились с текстом и прямо дали понять, что без печати ГПУ (Главного политического управления) Минобороны СССР шансов на публикацию нет.
У меня странный характер: дикое азартное нетерпение воплотить нечто в жизнь немедленно, здесь и сейчас, соседствует с терпением железной жопы. Или, говоря мягче, с долгим несуетным ожиданием садовника плодов трудов своих.
Короче, отправил я пакет с гиллеровским материалом и фотками в Москву на Фрунзенскую набережную. В советский Пентагон.
И через четыре месяца получил «залитованный» ответ. Про еврейского Героя печатать было - можно.
Туша в душе пожар победы, понёс статью Гарифуллиной. Оказалось, в этот момент у неё на столе лежало очередное заявление Муллокандова «по собственному». Через пару минут она подписала его, а следующим приказом приняла на работу Гиллера.
Бориса Узиэловича поменяли на Бориса Абрамовича. Квота была соблюдена.
Муллокандов такого оборота совсем не ожидал. Даже просил меня выхлопотать для него полставки в секретариате. Я честно похлопотал, но Халиловна осталась неумолима. С тех пор сам не швыряюсь заявлениями.
…А Гиллер в «Огнях» быстро поднялся. Начал писать талантливые фельетоны, через год стал лауреатом премии Союза журналистов Казахстана (тогда давали немногим). Поступил во ВГИК на сценарный, и в 1988-м на экраны вышел фильм по его скрипту – «Криминальный квартет», ставший самым кассовым в Союзе в том году.
Потом наши пути сходились, расходились и сходились, пока не разошлись окончательно.
Впрочем, интересный период своей жизни – с 29 февраля 1992-го по май 1997 года я провел в каравановских изданиях Гиллера: журналах Caravan Business News, «Приватизация и недвижимость», «Какаду», «Будем!», газетах «АБВ» и «Караван-Блиц». И ничуть об том не жалею.
В середине 90-х после двух дочек у Бори появился сын Абрам. Гуляли в каравановском кабаке на втором этаже головного офиса (бывшая общага) на Чайковского чуть выше Ташкентской.
Я зачёл поздравление:
И, как сказал Карака, Всё в жизни одинаково: Борис родил Абрама, А он родит Исаака,
А тот родит Иакова… И так далее, и так далее, Пока звенят гениталии.
Смеялись не все. Некоторые осудили: зачем же ты шефа мудозвоном обозвал?
…Про Сусанну Михайловну мне рассказали сказочную историю. Будто бы она на склоне лет встретила мужчину - главную, с юности ещё, любовь своей жизни. И они, воссоединившись, уехали в Ульяновск.
…Милой Елены Наумовны уже нет на этом свете. Как-то с её дочерью мы общались в фейсбуке. Гофман эмигрировала в Израиль, открыла свою газету, затем увлеклась политикой, стала активисткой партии Натана Щаранского (я дважды с ним встречался, в Алма-Ате и в Тель-Авиве, настоящий харизматик). В общем, я понял, что жизнь её перед финалом взмыла резко вверх. Поэтому – да, грущу о Лене, но как-то светло и спокойно. Земля обетованная исполнила перед ней свои обеты.
…О Боре Муллокандове давно ничего не слышал. Надеюсь, он жив и здоров.
…Скучно без евреев. Скучнее, чем без водки. Почти все разъехались. Мельцер дорогой – и тот не чаще раза в квартал в Алма-Ате бывает.
Ведь в каждой стране, в любом обществе сыны и дщери Израилевы – не только острая приправа к жизни (хотя в 90-х встречал здесь человека с указующим на то именем - Сол Перец). А ещё мощный энергетик, импульс развития.
Государства, изгоняющие или даже не удерживающие евреев, видимо, страдают комплексом неполноценности: как конкурировать с их предприимчивостью и витальностью?
Вот и приходится некоторым, типа меня, за дефицитом ортодоксальных и незамутненных образцов, принимать на себя незаслуженную хулу и хвалу. А со стороны евреев – обвинения в самозванстве.
Я бы, конечно, давно опубликовал неопровержимое селфи в доказательство одной из двух точек зрения на свой счёт.
Но проклятое воспитание не позволяет.
