Традиционно по субботам Ratel.kz публикует новые рассказы кинорежиссера и писателя Ермека Турсунова, которые войдут в его новую книгу
На снимке: Ермек Турсунов.
Читайте предыдущий рассказ Ермека ТУРСУНОВА «Виктор Вячеславович Марадона».
Сколько смешного, случайного, нелепого и веселого происходит… на похоронах. Я сам тому не раз свидетель.
Помню, умер старик Баисбек. Почтенный такой аксакал. Было ему тогда под восемьдесят. А может, и больше. Не знаю точно.
В одно время он работал сторожем в совхозе. Поля охранял. Посевы.
Как сейчас помню: ночь, тишина, перепела перекрикиваются, ветерок теплый трется о траву, и Баисбек сидит возле приземистого шалашика. Один. С ружьем. Костерчик еще разведет небольшой, как бы всем своим видом показывая – я тут, мол, только суньтесь.
Рассказывали, он воевал. Впрочем, как и все старики в нашем ауле. Вернулся с контузией. В непогоду его ломило, голова кружилась. Поэтому на серьезные работы его не брали. А так – беззлобный был старикашка. Тихий. Неприметный. Я, к слову, даже не вспомню нынче, как он выглядел вообще. А вот похороны его запомнил. И вот почему.
Внук его – Ерден – учился с нами в четвертом классе. Деда своего он очень любил. Иногда даже в поле с ним отправлялся и там оставался ночевать у него в шалашике.
Когда дед умер, все, естественно, потянулись в «черный дом» с соболезнованиями. Так у нас принято. А еще принято по обычаю не просто так заходить в дом, а забегать во двор с плачем и причитаниями.
Я помню по детству, меня это всякий раз пугало. В особенности, когда взрослые люди, дядьки с тетками, шли по улице, о чем-то мирно беседуя, а потом вдруг срывались с места и бежали с криками во двор, где умер человек. Там обычно на скамеечках сидели родственники покойника. Они тоже о чем-нибудь беседовали. И когда доносился с улицы плач, они тут же менялись и тоже принимались выть. Люди второпях обнимали их, продолжая при этом громко причитать, а потом отходили в сторонку, вытирая сухие глаза и, как ни в чем не бывало, продолжали прерванный разговор.
Ничего не поделаешь, таков обычай.
И вот собрались мы всем классом, мальчики, девочки десяти- одиннадцати лет у колонки, как договаривались, чтобы пойти к Ердену и выразить, так сказать, всеобщее соболезнование. Кто-то пришел вовремя, кто-то чуток опоздал, но собрались все. И стоим. Чего делать дальше – не знаем. Дети. Не колонной же маршировать, речевки скандировать. А по-взрослому врать еще не научились. Причитать не умеем. Фальшиво плакать – тоже. Как это делается вообще? Какие слова кричать надо? Да и кто он нам, этот дед Баисбек?
И стоим.
А с нами учился один такой… Каиргали. Редкий балбес. Второгодник. Хотя какой там – второгодник?! Многогодник. Он в каждом классе оставался на целый год. Вот и насиделся. Выше всех на голову. Среди нас он смотрелся, как учитель физкультуры.
Мы его обступили, уговариваем:
- Давай, Каиргали, пробил твой час. Ты начни, а мы подхватим.
А этот идиот глаза выкатил:
- А чего я? Почему я?
Мы ему объясняем:
- Потому что ты самый большой. Представительный. Поэтому начни причитать первым, а мы сзади пристроимся и тоже побежим за тобой, со своими причитаниями.
- А чего мне причитать? - спрашивает. - Я с ним всего два раза в жизни виделся.
- Когда?
- В первый раз он в меня стрелял солью, когда я полез за люцерной.
- Попал?
- Нет. Промазал.
- А во второй?
- Во второй он напился на Котыровской свадьбе, и меня попросили отвести его домой.
- Ну и как? Отвел?
- Отвел. Правда, по дороге мы слегка подрались.
- Ну, вот видишь! - загалдели мы. – Значит, ты его лучше всех нас знаешь! Давай причитай!
- Не буду я ничего причитать! С чего я вдруг буду причитать?
Уперся, короче. И ни в какую. Скотина.
Мы его еще долго уговаривали. Мимо нас уже все прошли. Глянут еще в нашу сторону: мол, чего это тут дети кучкуются? И дальше идут. И с причитаниями к Ердену во двор забегают. Ловко у них всё это получается. А мы все стесняемся. А время уже к обеду.
Надо что-то делать.
И мы переключились на Ултуган. Училась с нами еще одна такая красавица. Ростом чуть выше собаки, нос картошкой. Редкая плакса. Ревела по каждому поводу. Кто-нибудь слово скажет – она плачет. Училка двойку поставит – она снова вся в слезах.
Мы к ней:
- Ултуша, давай, выручай. Плачь.
- Нет, - говорит. - Не буду.
- Почему?
- Не плачется мне сегодня. А по заказу я не умею.
Словом, засада. Что делать?
И тут Бейсен, светлая головушка, активист наш школьный, стенгазеты рисовал, говорит:
- Давайте тогда так. Ты, Каиргали, прекрати ломаться, как девочка. Давай плачь, а мы тебя за это всю неделю в школьном буфете кормить будем.
- Как это? - тут же вскинулся Каиргали.
- Ну так. Будем скидываться каждый по десять копеек и водить тебя между уроками.
Каиргали задумался. В глазах его появился интерес и одновременно сомнение.
- Если все будете скидываться, то это две недели получается, - быстро высчитал он.
- Ну, хорошо, - согласился Бейсен. - Пусть будет две. Пойдет?
- Пойдет, - потеплевшим голосом ответил Каиргали.
И все обрадовались такому легкому решению. Оживились.
А Каиргали тем временем вдруг преобразился, принял скорбную позу, прям как актер перед выходом на финальную сцену. Нахмурился, голову в плечи вобрал, насупился. Глянул на нас.
- Навзрыд? - уточнил.
- Конечно, - сказал Бейсен. - Надо, чтоб всех проняло.
- А как причитать?
- Причитай: «Ағамай! Ағамай! Ерте кеткен ағамай». («Старший брат мой, ты почему так рано покинул нас».)
Каиргали закрыл глаза и замер. Просто окаменел. Мы стоим все рядом, смотрим на него.
- Чего ты тянешь? - не выдержал Бейсен.
- Я вспоминаю, - ответил Каиргали, так же с закрытыми глазами.
- Что мы вспоминаешь?
- Тяжелые моменты своей жизни.
- И много их у тебя было?
- Много, - ответил Каиргали и совсем ушел в себя.
Бейсен приложил палец к губам, прося тишины. Все притихли, уставившись на Каиргали, который вспоминал самые плохие моменты своей жизни.
Прошла минута. Может быть, две. Некоторые стали скучать.
И тут Каиргали очнулся. Очнулся и рванул. Рванул, что называется, с места в карьер. Так конь с испугу срывается с привязи. Да еще и с криками: «Ағама-ай, Ағама-ай!» Видимо, вспомнил действительно что-то ужасное.
Мы кинулись за ним, боясь отстать. И тоже заголосили, стараясь попасть в унисон. Улица из конца в конец заполнилась нестройным детским воплем.
На хорошей рыси мы залетели во двор к Ердену. Там все уже давно отплакались и сидели под легким навесом за поминальным столом. Скамейки, на которых обычно располагались ближайшие родственники, пустовали. Не зная, с кем обниматься, Каиргали кинулся на первого, кто подвернулся. Им, на свою беду, оказался завскладом стройчасти Боранбай. Он отходил ополоснуть руки.
Каиргали вцепился в него, прижался мокрым лицом к бороде и заорал Боранбаю в самое ухо. Мы кинулись следом и облепили перепуганного завсклада со всех сторон, не давая ему вырваться.
Люди забыли про еду, поскакали с мест и побежали к детям. Во дворе моментально стало тесно. Все висели друг у друга на плечах и в голос рыдали. Громче всех было слышно Каиргали. Его раздирающий внутренности тенорок взмывал высоко, достигая колоратурных высот. Бабы не выдержали и затянули хором. Мужики тоже подключились, не стесняясь в выражениях. Такой всеобщей скорби давно не видели в нашем поселке.
Так продолжалось минут пять-семь. Вскоре некоторые спохватились и перестали выть. Многие вернулись к столу. Бабы перешли на всхлипы. Не унимался только Каиргали. Он старался изо всех сил, даже когда голос его остался в меньшинстве. Старухи, не зная, как с ним быть, повели его в дом, поддерживая с обеих сторон под мышки.
- Ну что поделаешь? - мельчили они по дороге. - Аллах родил, Аллах забрал.
- Не плачь, дорогой... Все мы смертны.
- Он хорошо пожил, наш Баисбек. Дай бог каждому.
- Успокойся, Кайрош, ничего уже не изменишь…
Нас рассадили за стол. Подальше друг от друга.
Люди молча поели, мулла прочитал молитву, и все тихо поднялись. Стали расходиться. Но долго еще слышно было, как убивается в доме Каиргали.
- Ты смотри, - удивлялись люди, - как горюет-то.
- Видимо, у него со стариком свои отношения были. Мы ж не всё знаем.
- Да уж, бедный пацан. Сильно переживает.
На следующий день, на перемене мы пошли, как обычно, за школу. Там старшаки курили бычки и заодно учили нас.
Все молча глядели на Каиргали. Ждали, что он скажет по поводу вчерашнего концерта.
- Сам не знаю, что на меня нашло, - пожал он плечами. - Вспомнил вдруг, как мать с отцом поехали однажды в город сестренку выгуливать, а меня не взяли, к бабушке отвезли. Я уж и забыл, когда это было. А вчера вдруг вспомнил. И так мне вдруг жалко стало себя...
Фото: Дмитрий ГЭРТ.
