Русский казахстанец с украинской фамилией. Никуда из Алматы уезжать не собирается.
Я знаю его много лет. Мне кажется, годы на нем не сказываются. Такой же поджарый. Так же ездит на велосипеде. Занимается йогой. Фанат чистоты и здорового образа жизни. На кинематографические торжества является непременно с платком на шее и в нагрудном кармашке или даже в бабочке. Он оператор и студентам читает курс по кинотехнике. Я думаю, студенты, которые сегодня имеют дело только с видео, взирают на него с изумлением. Он еще запутывает их тем, что считает: дело вообще не в технике, а в мозгах. Он-то, конечно, прав, но ребятам хочется чего-нибудь утилитарно-прикладного, потому и на кафедре на него косятся. Раньше он постоянно носил с собой карточки с английскими словами. Сейчас носит такие же с казахскими. При встрече непременно удивит какой-нибудь пословицей или поговоркой на моем родном языке. Напоминает тем мне мою бабушку и так же, как она, выуживает из кармана горсть конфет, чтобы угостить.
Как-то шли вместе со студии. Рассказала ему про жуткий - якобы документальный - фильм о голоде, возмущалась увиденным маразмом. Он покивал. И сказал: да я знаю, что такое голод. Я догадалась: ну да, вы же - украинец! Он покачал головой: я русский, с украинской фамилией. Вырос в Ставрополье. Я уставилась на него: голод на Кубани?! Он опять покивал: в конце войны там был самый настоящий голод. Деревья все стояли ободранные - люди ели кору. Лебеда вокруг была выкошена под корень – перемалывали и тоже ели. Люди помирали. Вся семья жила в селе Александрия. Отец был на фронте. Маму, как человека с образованием, тогда послали в другое село, приводили в порядок нефтебазу, ее там поставили заведующей. И как-то ранним утром он с дядей отправился в то село. Матери выделили полмешка пшеницы, дядя должен был забрать и отнести на мельницу, а мама мальчика решила, что сын Толик должен быть при ней, попросила дядю привести его. Идти надо было почти двадцать километров. С собой у путников была только вода. После полудня силы малыша оставили. Ноги заплетались, мучимый голодом, усталостью мальчуган отставал все больше. Дядя сам еле волок ноги, на себе нести не мог. Вернуться назад? Но и на возвращение нужны силы. Оставить трехлетнего мальчика на дороге? Дядя заплакал… Вдруг прямо перед Толиком сел жаворонок. Попрыгал и снова сел. Прямо у ног. Толик ахнул от восторга и кинулся к нему. Жаворонок вспорхнул и снова сел на дороге перед ним. Малыш бросился вновь к нему. Добежал - почти коснулся рукой. Птица ускользнула и села опять впереди. Мальчик засмеялся и побежал догонять. Всю дорогу до маминого села он пробежал за этим жаворонком. Когда дошли, упал прямо в руки маме. Из дома вынесли миску с кашей. И дали ему ложку каши с маслом. Он с наслаждением съел и потянулся за другой. Мама отвела руку. От обиды он заплакал. Не понимал, почему нельзя поесть сразу вдоволь…Все в селе ахали: как эти двое – старый да малый, совершенно изнуренные голодом, сумели пройти пешком 20 километров. Он помнил только жаворонка. Только спустя годы понял: то был его ангел-хранитель - так и вел его всю дорогу, не дал пропасть.
После войны, когда отец привел в качестве жены фронтовую подругу, мама завербовалась на Сахалин, оставленный японцами.
-Вот это была жизнь! – говорит он. - Столько рыбы! Руками можно было ловить. Я таким здоровым там стал! И всё там было замечательно обустроено японцами.
Он закончил школу, пошел работать на Сахалинскую студию телевидения, поступил заочно во ВГИК. Снимать надо было на широкую пленку. Студия была провинциальная, и он там всего-навсего ассистент. Сокурсник Марлес практиковался на «Казахфильме». Позвал сюда же его. Оператор Марк Беркович согласился стать руководителем. Отсняв курсовую, принялся за диплом. Попросился на постоянную работу. Беркович сказал: я бы взял, но у тебя нет прописки. Жилплощадь тебе не полагается. Мама неожиданно нашла объявление в местной газете: меняли Алма-Ату на Сахалин. Он дал телеграмму Берковичу: «Выезжаю в Алма-Ату работать с вами». Поменял квартиру, оформил документы и предъявил паспорт с местной пропиской изумленному Берковичу. У него была вторая категория, тут дали – третью, на киностудии объяснили: это тебе не телевидение, требования - выше и жестче.
Через месяц Толя Мищенко в качестве ассистента выехал на съемки фильма «У подножья Найзатас» в Баянаул. Художественным руководителем картины был Шакен Айманов. После съемок постановщики уезжали куда-нибудь на бешбармак. Они всюду были желанными гостями. Толя Мищенко попросился с ними: просто посмотреть на местное житье. Беркович передал просьбу Айманову. Тот спросил, кто это? Беркович ответил: мой ассистент. Айманов уточнил: тот, что каждый день косит и рубит траву? Беркович подтвердил: он. Днем стояла невыносимая жара. Все в это время отдыхали. И только Толя Мищенко в белой рубахе, шортах и белой шляпе отчаянно боролся с чием, который рос на камнях: понимал - съемки будут с тележки, надо обязательно на переднем плане траву убрать, вник во все тонкости раскадровки. Это не входило в его обязанности, но так вот он боролся за красоту кадра. Айманов распорядился, чтобы Мищенко после съемок всегда ехал сними в гости. По завершении съемок вызвали в отдел кадров и сообщили: ему дали первую ассистентскую категорию. То есть, это оценка его труда и прибавка к зарплате. За этим тоже стоял Айманов. Последние прижизненные фото Айманова, оказалось, снял тоже Мищенко.
Он говорит:
- Я был тенью Берковича и постоянно был в круге Айманова. Это была моя среда обитания.
Я сама человек другого поколения, у меня свои предпочтения в родном кино. Мищенко снисходительно говорит: не доросла еще до Айманова. Ничего, дорастешь и поймешь. Впереди еще целая вечность.
Он считает: настоящие герои – то есть, те, кому хочется подражать, были здесь в кино только у одного Айманова.
- Душечка, может, ты знаешь имя другого такого режиссера-созидателя? – вопрошает он.
Назвать мне некого.
Нынешний юбилейный Международный кинофестиваль «Евразия» проходит в год празднования столетия Шакена Айманова. Я была на открытии. Всюду плакаты с его портретом. Во Дворце республики установили стенд с фотографиями мэтра: черно-белые снимки беспорядочно налеплены на белую ткань. Ни рамок, ни обычных паспарту, ни стендов. Фотомонтаж на скорую руку в сельском клубе. Студенты операторского курса Жургеновки лучше оформляют курсовые выставки в фойе академии, чем киностудия на международном фестивале.
Хорошо, что Мищенко не пришел туда. Он бы сильно огорчился. Думаю, был бы счастлив, если бы ему именно поручили сделать фотовыставку. Ведь благодаря Айманову, по сути, понял и полюбил эту землю. И память о нем чтит. Не выступает с речами и воспоминаниями. Ни званий, ни наград. Анатолий Васильевич Мищенко просто кинооператор. Беззаветно любящий свою профессию. Будучи оператором хроники, в советские годы объездил практически весь СССР. Был и за границей. Естественно, на Сахалине. И на Кубани тоже. Там до сих пор живет его родня. И по сей день зовут. А когда учился во ВГИКе, как раз построили Останкино. Он вспоминает:
- Приехал на сессию в Москву, и надо было сразу пятьсот операторов туда! Всех с курса звали. Я не хотел. Потом многократно мог уехать. Не уехал. И про себя господа молил об этом: не забирать меня из этого города. Прикипел навек.
Впереди у него, как он сам любит повторять, вечность. Вечность в этом городе выбрал он сам. Чудаковатый, странный и правильный человек Анатолий Васильевич Мищенко. Русский казахстанец с украинской фамилией. Никуда из Алматы уезжать не собирается. Потому что родился заново тут. В круге Айманова. И этим родством дорожит больше всего на свете.
- Душечка, а причем тут национальность?
В самом деле, о чем это я?..
