Каждый мой пациент благодарил нашего аксакала за то, что сделали наши предки: аксакалы, не говорящие на русском, но простые и добрые
Привезли чабана из далёкого аула, если не ошибаюсь, ему было где-то под 80 лет. Упал с лошади, кусок какого-то металла проткнул брюшную полость, и плюс ещё сломал бедренную кость. Везли долго, на попутках, но обычно люди того поколения словно из металла. Стойкие и очень терпеливые. Подготовили, прооперировали. В принципе, ничего необычного, всё шло в штатном режиме. Единственная проблема была в том, что он ни слова не понимал по-русски. А в палате было шесть пациентов: кореец, русский, украинец, немец и, кажется, чеченец.
Аксакалу было тяжело. Нога в гипсе, а после операции надо бы двигаться поактивней, чтобы спаек не было, да и боялись пневмонии. Родственники остались в ауле, ухаживать некому. Санитарки и сёстры помогали как могли, но тут надо же ещё судно подавать, и всё такое. Аксакал и слышать не хотел, чтобы женщины помогали ему, сам да сам.
Потом всё разрешилось само по себе. Пациенты взяли шефство над ним. Кто-то кормил с ложки, кто подносил судно, а кто обмывал тело. Заставляли дышать, делать дыхательную гимнастику. Меня умиляло это. Я тогда был совсем молод, и нам в школе нашу историю преподавали по-другому. А истинную историю мне рассказал кореец, взрослый мужчина лет пятидесяти, которому я удалил желчный пузырь.
Он рассказал, как всю его семью этапировали с Дальнего востока вместе с тысячами таких же корейцев. Тогда имена у них были корейские и, когда спросили его как зовут, он назвал настоящее. Офицер долго не мог повторить его корейское имя и, рассердившись, взял календарь и спросил, когда родился мой пациент. Он назвал месяц. Офицер пролистал настенный календарь и обнаружил, что в том месяце родился Калинин Михаил Иванович. Вот так мой пациент и стал Хан Михаилом Ивановичем. Их привезли в казахстанские степи и выбросили почти на погибель. Многие умерли по дороге от голода и холода. А тех, кто добрался до места, спасли вот такие вот аксакалы-чабаны, делясь последним. Ту самую страшную и холодную зиму они пережили, живя в маленьких и низких саманных домиках таких вот стариков. Говоря это, мой пациент вытирал скупую мужскую слезу.
Такую же историю рассказали и остальные. Я, оказывается, никогда не задумывался об этом. Я был уверен, что все эти немцы, корейцы и другие живут давно в нашей братской стране и приехали строить или поднимать целину. По крайней мере, нам тогда так говорили.
И каждый мой пациент благодарил нашего аксакала за то, что сделали мои предки, аксакалы, не говорящие на русском, но простые, добрые, терпеливые и тихие. В их глазах словно читаешь вековую мудрость, накопленную пережитыми трудностями и испытаниями. И каждое их слово, как говорят казахи, "пронизывает до кости".
Очень скоро аксакал стал всеобщим любимцем. Его уже катали на старой больничной коляске до балкона, его все слушались. Все заказывали домашнюю еду для старика, и то и дело его видели то в одной палате, то в другой, и даже в женской. Он что-то рассказывал, его поили горячим чаем, угощали баурсаками.
С ним говорили на всех языках, и он всё понимал. И его все понимали. Потому что язык доброты понятен всем. Наверное, язык злобы и ненависти разный, и потому разделяет людей, а вот язык доброты не делится на тюркский или славянский.
Когда к старику приехал сын и увозил домой, его провожало всё отделение. Все ему давали в дорогу какие-то пакеты с блюдами всех национальностей. Аксакал давал бата и благодарил всех. Ему ещё предстояла долгая реабилитация, и нужно было научиться ходить заново, но это его уже не беспокоило, так как он мало думал о себе. Он переживал за других и желал всем выздоровления. Он по жизни помогал всем нуждающимся. Без условностей и ожидания ответа. А добро имеет свойство бумеранга, как известно, и возвращается иногда в совсем непредвиденных местах и от совсем посторонних.
Но финал истории застал меня врасплох. Когда его выписали, мой заведующий отделением, выдающийся народный хирург ИЗМАЙЛОВ Алексей Макарович, увидев всё это, сказал мне в своём кабинете: "В годы войны моя мать осталась одна с тремя детьми, и мы сильно голодали. И тогда сосед наш, его звали Барлес, привёз как-то мешок пшеницы и отдал нам, сказав матери, чтобы она хорошо кормила детей. И благодаря тому мешку мы выжили. Я до сих пор помню этого старого своего соседа и в каждом пожилом казахе вижу Барлеса".
К чему я это вдруг? Просто, читая о нынешних проблемах взаимоотношений между некогда братскими народами, невольно думаешь о том, почему мы всё-таки только в бедности и в горе умеем прощать и понимать друг друга? Ведь в Казахстане живут в основном те, которых власть хотела стереть с лица земли. И, может, думали, что бедные казахи позволят им сгинуть в холодных и бескрайних степях. Однако этого не случилось. Они выжили. Вместе, потому что выжить можно, только когда вместе. И неважно, на каком языке и с каким богом, главное – выжить. А как выживать в степи, кочевники знали, как и знали цену каждой человеческой жизни.
Вот такая вот история из больничной жизни, где, кстати, тоже не бывает национальностей и языковых проблем. Почему? Потому что там тоже ходит смерть, а перед ней все наши разногласия исчезают, превращая нас опять в людей.
Так что берегите себя и хороших врачей!
Фото: pikist.com.
