Как наши аталар участвовали во французском движении Сопротивления и женились на немках
Я их застала пожилыми. «Шалдар!» - говорила моя то ли четырехюродная, то ли пятиюродная бабушка – это если по-русски. А по-казахски – просто апа, и все тут. И не суть важно, какая.
Эти старики тоже были мне – аталар. И тоже не важно, какие: в ауле все родственники. Особенно для нас, городских алматинских детей, которые редко приезжали в родной аул отца.
Я помню лес близ того аула. И березки. Не танцующие, как в Бурабае, а самые обыкновенные, прямые, хотя от папиного аула Егiндыағаш до Бурабая – рукой подать. И трава там такая же зеленая. И молоко такое же вкусное. А какая земляника!..
Так вот, ем я как-то эту самую вкусную в мире землянику, тихо пристроившись на скамеечке в сенцах низкого дома. В домике «гудят» взрослые.
«Гудят» не в полном современном смысле этого слова, но – хорошо выпивают и так же хорошо закусывают, опять же, самым вкусным в мире кокшетауским «красным» мясом.
Настало время разговоров.
Потом – как писал Ильяс ЕСЕНБЕРЛИН, «соленых степных шуток».
А там и песен.
И вот тут мое ухо резанули странный мотив и слова. Совсем не наша была это песня, не казахская. Не выдержав, я вошла в комнату – узнать, что это такое... Вот незадача! Папа сидит далеко от входа, а прямо напротив – ата небольшого росточка продолжает, да еще с каким-то присвистом, выводить странную песню.
- О! – заметил меня аташка. – Das kind! Komm zu mir!*
...Так я познакомилась с одним из двух моих сегодняшних героев – Какымом.
Was ist das?
История его была простой и удивительной. Совсем молодым в начале войны ушел на фронт. Те самые разгромные бои, о которых потом не любили вспоминать в советских фильмах о доблести наших солдат. Тяжелое ранение. Плен. Молодой организм восстановился быстро, и шустрого азиата отправили на немецкие хутора – батрачить. То есть помогать по хозяйству немецким женщинам, которые в то время тоже остались без своих мужчин. То есть, не знаю, крышу там перекрывать, печи перекладывать, за скотиной ходить...
В общем, Какым-ата оказался очень шустрым и заменил своей первой немецкой хозяйке ее погибшего мужа во всех отношениях. Как он сам это называл – «женился».
Вот только немецкие власти, видимо, этот «брак» не признали и спустя время отправили Какыма на другой хутор к другой женщине – понятно, что тоже в работники-батраки. Та хозяйка тоже была женщиной одинокой, вдовой, а Какым оставался по-прежнему шустрым.
Опять «женился».
И все бы ничего, да вот как-то пришла к «молодоженам» посылка на имя Какыма. Теплые носки, белье и прочие мужские «нужности», все новое, добротное, упаковано с любовью. И открыточка с обратным адресом – предыдущей «жены», то есть хозяйки Какыма.
- Was ist das?** – оторопело спросила жена новая.
Что Какым-ата тогда наплел немке – я теперь уже не помню. А может, он и не успел рассказать, потому что это «was ist das?» потонуло в общем хохоте собравшихся. А жена Какыма-ата – настоящая, на которой он женился, вернувшись с войны – лишь улыбнулась тихо и с достоинством, явно гордясь своим мужем.
Конечно, мне очень хотелось романтическую и героическую историю, и я долго приставала ко взрослым с предложением: рассказать мне, как Какым-ата добыл пистолет, и, отстреливаясь от фашистов, прорвался к красным.
- Komm mit mir!*** – крикнул он прекрасной немке, но та покачала головой, а глаза ее были полны слез.
Но на мои литературные провокации никто не поддался, потому что на самом деле Какыма-ата вместе с тысячами других таких же батраков-военнопленных освободили советские войска. Потом его, как и всех, долго проверяли. Но об этом он много не рассказывал.
А вот о своих любовных немецких похождениях, причем с немецкими словечками и песнями – пожалуйста. Особенно под водку и «красное» мясо. А с другой стороны – зачем за дастарханом говорить о плохом?..
В немецком плену спросили: «Қай жерденсiң?»
Второго ата звали Толеу. И он был героическим. Я помню, как папа, когда мы вернулись из аула в Алма-Ату, достал из чемодана фотографию Толеу-ата и еще какие-то документы, мама перепечатала с тетрадного листочка его биографию, папа все это торжественно уложил в папку и сказал:
- У нас один доцент на кафедре истории пишет работу о казахах - участниках Французского Движения Сопротивления. Отнесу ему.
Толеу-ата был не просто участником Французского Сопротивления – он был в отряде партизан-«маки» и даже командиром.
Начало истории примерно такое же, как у Какыма: уход на фронт в 19 лет, ранение, плен...
А дальше Толеу-ата помнил генерала ВЛАСОВА и Мустафу ШОКАЯ.
- Он подходил к каждому пленному казаху, представлялся и спрашивал: «Қай жерденсiң?». Так я оказался в «Туркестанском батальоне»...
Очень крупный, Толеу на первый взгляд казался увальнем – но на самом деле таковым не был. Он быстро сбежал из Туркестанского батальона, и то, что было дальше, я и в детстве, и сейчас представляю с трудом. Молодой казах без намека на французский язык, один, в разгромленной Европе – как он добрался до французских партизан?
Позже я узнаю, что таких, как Толеу, было много. Сейчас существует проект «Участие казахов во Второй мировой войне в Западной Европе». Доктор исторических наук, профессор Гульнара МЕНДИКУЛОВА нашла в европейских архивах немало свидетельств участия казахов в рядах Сопротивления.
Но в детстве я слушала – вернее, подслушивала – взрослые разговоры об этом примерно так же, как подслушивала действие фильмов «до 16-ти». Представляя – и не представляя.
- Как-то мы брали город, - рассказывал Толеу-ата. – Маленький французский город - нашим маленьким отрядом. Мы поставили на каждый автомобиль по пулемету и ворвались в город с разных сторон. В считанные часы город был наш!
- Нам в горы (опять же, позже я узнаю, что большинство «маки» действовало в горных районах) передавали не воду, а вино. Это же французы! – аульные слушатели понимающе кивали. – Причем в ведрах. И вот, бывало, пока поднимешь это ведро в гору, выпьешь все вино полностью....
- А в Париже вы были, ағай? – спрашивал кто-то из осведомленных.
- Был, - отвечал Толеу. И, понизив голос. – Нас возили туда в публичный дом. Понимали, что партизанам тоже надо. Вот только эти француженки... сначала они нам совсем не понравились! Потом, когда мы им объяснили, что да как...
Если попробовать «профильтровать» эти обрывочные воспоминания – папины и мои – похоже, что Толеу-ата на самом деле был героем. Скромным героем, потому что истории о том, как они брали города, он рассказывал так же просто, как истории о французской еде и вине. Причем, несмотря на всю советскую идеологию, жители аула порой слушали истории о французской жизни с гораздо большим интересом, чем военные рассказы.
Может, потому, что помнили, что было дальше?
А дальше наступил 1945 год и пришла советская армия – освобождать всех, в том числе французских партизан. Толеу-ата рассказывал, что их всех, советских граждан, погрузили на большие корабли, и они поплыли – то ли в Крым, то ли в Севастополь. А там, едва они сошли на берег, их плотным кольцом окружили советские солдаты и повели – вроде бы как под конвоем, а вроде бы и нет.
Я не помню, чтобы он произносил эти слова – «фильтрационные лагеря» или «проверочно-фильтрационные пункты». Но так понимаю, что попал он именно туда. Потом – на спецпоселение. Он же был для них военнопленным, «власовцем», а не героем Французского Сопротивления. Сегодня по Интернету гуляет цифра: «всего в 1946-1947 гг. на спецпоселение поступили 148 079 власовцев и других пособников оккупантов».
Толеу-ата спасло то, что у него был документ, подписанный Жаком ДЮКЛО. Руководителем Французской Коммунистической партии, сподвижником Мориса ТОРЕЗА и одним из руководителей Движения Сопротивления.
Что это был за документ? Свидетельство? Благодарность? Никто из родни не знает, потому что документ не сохранился: его забрали сотрудники НКВД. Но все с благодарностью помнят имя Жака Дюкло. Потому что благодаря подписанному им документу Толеу вернулся в родной аул.
Это было в 1947 году.
Ему было 25 лет.
Дальше были регулярные посещения органов государственной безопасности – вплоть до середины шестидесятых. И обычная колхозная жизнь. Высокий, крупный красивый парень женился и завел большую семью: 10 детей. Зарабатывать деньги в колхозе было сложно, а он очень хотел дать детям образование, и, несмотря на то, что тогда колхозников старались не отпускать, каким-то образом договорился и устроился работать в районе, в заготзерно.
Работая там и живя в районе, он все равно постоянно приезжал в аул – к родне. Но не гостить, а помогать.
Все его дети, как он и хотел, получили образование: я помню, как они приезжали в Алма-Ату и жили у нас во время «абитуры» перед поступлением в вузы.
В живых осталось только пятеро
А мы – редко, но все-таки ездили в аул. И там слушали истории аташек. Они рассказывали их совершенно спокойно - без надрыва.
И жили так же – без надрыва.
Хотя, как я сейчас понимаю, жили тяжело.
Совсем недавно я узнала важное про аул моего отца: оказывается, из небольшого Егiндыағаша на фронт ушли 75 человек.
Вернулись пятеро.
Двое из них – те, о ком я сегодня рассказала.
P.S. Материал полностью написан по воспоминаниям и не претендует на историческую точность.
____
*Ребенок! Подойди ко мне! (нем.)
**Что это? (нем.)
***Пойдем со мной! (нем.)
Фото: fishki.net.
