Новый рассказ Салимы Дуйсековой
Читайте предыдущую статью Салимы ДУЙСЕКОВОЙ «Терра».
Когда заходила речь о ней, все женщины – воспетки, няньки и поварихи детсада «Солнышко» - вздыхательно закатывали глаза: о, Гулька-чеченка…
Вообще-то Гулька была казашка, работала в садике музыкальным руководителем, а прозвище своё получила по мужу. Историю их романа можно уложить в русло знаменитой повести, печальнее которой нет ничего на свете.
Джамал ухаживал за Гулькой своеобразно, как положено абреку. Никаких приглашений в кино, цветов, шоколадок. Угрюмо и молча ходил за ней по пятам, как тень. Так надоел, что Гулька сдалась. Три года два семейства сопротивлялись их браку. Гулькины братья били Джамала, а его друзья вламывали Гулькиным. Дрались не по-детски.
Отца у Гульки уже не было, а мать чего только ни говорила, как только ни стращала непослушную.
Сёстры Джамала – пять стервозных дев – приходили, поджидали её у ворот садика, таскали за волосы. Мать его как только Гульку ни проклинала, каких только болезней на её бедную голову ни призывала.
Всё было.
Пока однажды не подал свой голос дядя, брат покойного отца. Рявкнул на сноху – хватит, женщина! Казашка, русская, какая разница? Пусть берёт, раз её хочет!
На свадьбу ни Гулькиных родителей, ни её подруг не позвали.
Женское собрание судачило: вот нашла жениха. Из своих не могла выбрать?
Заведующая Лидия Александровна, член партии и педагог с двадцатипятилетним стажем, безуспешно пыталась повернуть сожаления в интернациональное русло и стучала ручкой по столу – девочки, девочки, нехорошо…
Шеф-повариха садика, обладательница могучего баса Галина Трофимовна, поправив на лбу накрахмаленную до картонной твёрдости корону из марли, вздыхала, мол, ухайдакают девку чечены, вот тогда и будет нехорошо.
И все соглашались – точно, ухайдакают.
Гулька, выйдя на работу после положенных трёх суток отгула, приволокла огромный торт, несколько бутылок шампанского и весело рассказывала, что на чеченской свадьбе за столом не сидят. Танцуют, как черти. Ага. У нас так. А жениха вообще не было. Он должен не показываться людям на глаза. Пересидел два дня в доме дяди, а я в углу два дня простояла. Это почётное место у нас. Девочки, ну, кушайте торт, чего вы! И выпейте уже! За моё семейное благополучие!
Воспиталки и нянечки переглядывались обескураженно, отметив про себя скороспелое «у нас», и только методист Валерия Ильинишна, женщина строгая и культурная до невозможности, вздохнула и процитировала – и дикий же народ. Дети гор.
Свекровь сразу взяла немилую невестку в рукавицы, вязанные из калёной колючей проволоки:
- Никому не перечишь. Зарплату отдаёшь мне. Пока двух детей не родишь, ни в какой загс-макс не пойдёте. Встаёшь всякий раз, как мы входим в комнату, и прямо нам в лицо не смотришь. При нас с Джамалом не разговариваешь. Пока мы все спать не ляжем, не уходишь в спальню. Утром доишь коров, кормишь кур. Курятник и коровник чистишь, двор метёшь. Раз в неделю генуборка во всём доме и стирка. Еду мы сами будем готовить. Что вы, казашки, умеете, кроме бешбармака. К своим первый год ни ногой. Будешь ходить, когда я разрешу. Сумку будешь показывать. Мы коров не для твоей родни держим. Свои трусы-бусгалтеры суши где хочешь. Увижу их на верёвке во дворе, на ней же тебя и повешаю. И платок повяжи потуже, не ходи как праститутка.
Женщины чуть не крестились от ужаса, а Гулька пересказывала всё с таким удовольствием, будто свекровь ей бриллиант подарила. Наташка КАЛАЙДА, тренер садовского бассейна по плаванию, одна не крестилась и не ахала. Затягивалась сигаретой и выдыхала плотный, почти идеальный кружочек дыма – мля, Гулька, ты точно чокнутая. Ради чего терпеть? У мужа гранёный, что ли? Я бы эту суку задушила. Бусгалтером.
Гулька, отпахав с затемна домашнюю смену с коровами, курами и обширным двором, разучивала с малышнёй «мы едем, едем, едем», бренчала на расстроенном пианино «маленькой елочке холодно зимой» и всякую свободную минуту бегала, продавая куриные домашние яйца. Не слишком крупные, зато загорелые и вкусные, в отличие от бледных, как будто недопечённых магазинных.
Пять сестёр Джамала пошли в матушку и нравом, и статями. Тощие, рыжеволосые, похожие на пёстрых кур. Сестрёнка Гульки довольно остроумно сложила имена четырёх младших пиявиц – Жовхар, Асама, Бирлант, Асия – в аббревиатуру ЖАБА.
Самую старшую звали – Кхокха. С чеченского – голубь. Голубка. Муж Голубки уехал в Чечню воевать, да там и сгинул. Асама замуж сходила и вернулась, потому что не смогла выносить за десять лет ни одного ребёнка. Жовхар, Бирлант и Асия были старые девы.
ЖАБА и Голубка пили кровь Гульки со сладострастием, на какое способны только безмужние несчастливые женщины, обречённые навсегда остаться в отчем доме и только с горечью наблюдать, как носится по нему, напевая под нос, сноха, с лицом, не ведающим ни гнева, ни обиды.
Не помнящая и не видящая зла пташка. Пуще всех лютовала Кхокха. То сорвёт мокрые простыни и Гульке в лицо швырнёт – перестирай, там пятна, то ведро с мыльной водой опрокинет прямо на пол, то курятник откроет будто невзначай и обвинит Гульку в небрежности, то…
Злодеяния были гнусные, мелкие и от этого ещё более отвратительные.
- Что ж они замуж не повыходят? – сочувственно спрашивали женщины.
- Не за кого им выходить. Нормальные все разобраны, все женаты. А остальные или наркоманы, или бандюки. А за другую нацию им нельзя, позором считается.
И глупо прибавляла – у нас так.
Женщины закатывали глаза – мля, за другую нацию нельзя… Да кому вы сдались, ведьмы пересохлые?
Семейное благополучие у Гульки складывалось кривенькое, на любителя. Джамал проделок бабской стаи будто не замечал, не видел. Гонял машины из Германии, приезжал злой, заросший пегой щетиной, с красными глазами, навсегда пропахший бензином и потом.
В двухтысячных засобирался в Чечню, съездил туда несколько раз, на разведку, возвращался хмурый, ещё более молчаливый и однажды даже купил где-то под Гудермесом участок земли под строительство. Позже выяснилось, что деньги, огромную сумму, вложил впустую – на участок в ближайшие сто лет не предполагалось протянуть ни воды, ни электричества.
Торговал запчастями и прогорел. Нанялся к богатому бизнесмену водилой, возить жену на базар и детей в школу. Не справился. Не мог за бабой пакеты таскать, дверь ей открывать-закрывать. Ещё раз съездил в Чечню, по слухам, успел там повоевать, приехал исхудавший, жилистый, с выцветшими глазами и медно-красным, будто обожжённым, лицом. И свалился с инсультом. Свекровь говорила – заболел инсультом.
Гулька занялась сетевым маркетингом, таская на работу сумку с бесполезными кремами. По выходным торговала на блошке ношеными детскими вещами, которые ей отдавали подруги. Денег всё равно не хватало. Джамал лежал, беспомощный, иногда плакал и, чтобы смахнуть постыдные слёзы, мотал головой. Произносил только один слог – «кха», заменявший ему все слова.
«Солнышко» вскоре закатилось за горизонт оптимизации, коллектив распустили на вольные хлеба, а здание продали под бизнес-центр. Гулька сняла оптом несколько квартир и сдавала их по часам, под полицейские рандеву. Одноклассник, сделавшийся чином в УВД, объяснил ей, что его сослуживцы, конечно, все ребята женатые, но знаешь, Гулька, нам же тоже отдыхать надо. И от работы, и от семьи. Надёжный человечек нужен. Который трепаться не будет. А если и трепанётся где, так сразу же об этом пожалеет. Подарил сотовый телефон, подмигнул и прибавил:
– Запишем тебя в контактах – «Бой под красным одеялом».
Гулька согнулась пополам от хохота.
До ментовских шашней ей дела не было. Не до того, да и неинтересно, чьи там жёны с чужими мужьями любятся. Ей массаж, физиолечение, лекарства оплачивать надо, а менты платили щедро. Приходила в квартиру, покинутую страстной парочкой, распахивала окна, бельё со смятой постели в стиралку, остатки амурного пиршества в сумку, окурки в пакет. Выбирала из окурков относительно целый, в ободке алой помады, садилась на пол на балконе и пыталась курить.
Хотелось плакать, а слёз не было.
Джамал умер в новогоднюю ночь. За окном вспыхивали и опадали фейерверки, окна дрожали от праздничной канонады. Гульки рядом с ним не было. Подрядилась побегать официанткой на ментовском корпоративе.
Через год она уехала в Америку, куда вызвала её двоюродная сестра. Блатной работы не обещала, разве только тарелки мыть, зато жильё снимать не придётся, со мной будешь жить.
Провожали Гульку пять золовок – Жовхар, Асама, Бирлант, Асия и Кхокха.
ЖАБА и Голубка.
На прощание Голубка обняла Гульку, всучила в руки узелок с чеченскими пирожками хинглаш и уже в спину выкрикнула:
- Гулька! Ты это… Пиши!
Фото: gk170.ru.
