Занимательная история Казахстана от Андрея Михайлова
Хивинское ханство являло собой неодолимое препятствие для Российской империи в Средней Азии. Несмотря на то, что царские войска впервые оказались там ещё при Петре Первом. Уже и Казахская Степь была "усмирена", и большая часть Туркестана оказалась под властью, и Ташкент превратился в полноценный центр Империи в регионе, а Хива, где пребывали в рабстве тысячи русских пленников и власти которой постоянно будоражили границы, оставалась неодолённой.
"Кость в горле"
Пикантности прибавляли воинские неудачи, которыми заканчивались воинские походы в Хиву. В 1717 году там был уничтожен прибывший со специальной миссией пятисотенный отряд БЕКОВИЧА-ЧЕРКАССКОГО, во главе с самим князем. При этом голова "сподвижника Петра", так во всяком случае гласила легенда, была отправлена хивинским князем в подарок князю бухарскому. А выражение "пропал как Бекович" стало чуть ли не идиоматическим.
А потом состоялся "Зимний поход графа ПЕРОВСКОГО" в 1839 - 1840 гг. Закончившийся не столь трагическим, но всё же достаточно полным провалом. До Хивы отряд так и не дошёл, но потери его от морозов были столь вопиющи, что вдохновители благоразумно решили не испытывать судьбу дальше.
И вот наступил решительный 1863 год. Военный писатель Константин АБАЗА так обозначил стратегию похода в своём монументальном труде "Завоевание Туркестана" (1901):
"Решено было наступление на Хиву произвести одновременно с четырёх сторон, на тот случай, что, если один отряд потерпит неудачу, остальные доведут дело до конца. Отряды были снабжены всем необходимым, начиная с двухмесячных запасов довольствия и кончая кошмами для подстилки. Тем не менее хивинский поход считается одним из самых трудных в военной истории. Наиболее тяжкие испытания довелось вынести красноводскому и туркестанскому отрядам".
Позволю себе усомниться. Не насчёт Красноводского отряда, наступавшего от Красноводска и вернувшегося, не сумев преодолеть грозную пустыню Кара-Кум. Если учесть, что только удача избавила от ещё большей катастрофы Кендерлинский (Мангышлакский) отряд, отправившийся к Хиве из Мангышлака, то именно его путь можно считать наиболее драматичным. Тем более, что в крайне опасном положении это соединение оказалось в самые первые дни похода.
Были вполне надёжны…
Что представлял собой Мангышлакский отряд? Вот, что сообщает один источник (А. В. АРСКИЙ):
"В Киндерлинском лагере собрались: восемь рот Апшеронского, две роты Самурского, восемь рот Ширванского полков и команда сапер. Две сотни дагестанцев и четыре сотни кубанских и терских казаков. Всего: 86 офицеров, 2.437 штыков, 645 коней кавалерии, 10 орудий, три ракетных станка и около 900 верблюдов. Сверх этого, при отряде состоит сотня киргизов, в которой числится до 40 конных и столько же пеших проводников и вожатых для верблюдов".
Другой (Н. И. ГРОДЕКОВ) добавляет:
"Войска, составлявшие мангышлакский отряд, были вполне надежны. Пехота принадлежала старейшим полкам нашей армии, считающим свое существование более столетия. В эту долгую службу знамена их видели и во Франции, и в Италии, и в Швейцарии, и в Турции, и в Персии, и в Германии…
Кавалерия состояла из казаков и горцев Дагестанской области. О кавказских казаках говорить нечего: они известны в русской армии. Дагестанский же конно-иррегулярный полк представляет часть, подобной которой не встречается в нашей армии. Основан он был в самый разгар кавказской войны из горцев, недовольных порядками, заведенными Шамилем, и с первого же раза зарекомендовал себя беззаветною храбростью и преданностью России".
Стоит сказать несколько слов о руководстве.
"Штаб мангышлакского отряда был организован следующим образом: начальник штаба - генерального штаба подполковник Гродеков, начальник артиллерии - подполковник БУЕМСКИЙ, начальник кавалерии - полковник ТЕР-АСАТУРОВ, офицер генерального штаба — подполковник СКОБЕЛЕВ, четыре адъютанта, классный топограф и священник. Кроме того, при отрядном штабе состоял по особому разрешению из Петербурга прусской службы поручик ШТУМ".
Николай Иванович Гродеков, в будущем дослужившийся до полного генерала "от инфантерии", хорошо известен всем, кто увлекается историей Казахстана. Уже состоя военным губернатором Сырдарьинской области (с 1883), он создал крайне интересный труд "Киргизы и каракиргизы Сырдарьинской области" (1889), с уникальными исследованиями по "обычному праву" казахов. Но нам в данном случае гораздо интереснее другое творение учёного генерала – "Хивинский поход 1873 года. Действия кавказских отрядов" (СПб., журнала "Русская старина", 1883) – его я буду цитировать ниже.
Ещё один любопытный источник, пространный очерк "Степь и оазис (Письма о Хивинском походе 1873 года)", напечатанный в "Русском вестнике" (№ 8. 1879), колоритный автор которого принимал участие в тех событиях и скрывался под хорошо читаемым псевдонимом А. В. Арский. Максуд АЛИХАНОВ-АВАРСКИЙ (1846-1907) начал заложником у Шамиля, а закончил генерал-майором русской армии. Жизнь его, полная потрясений и зигзагов, завершилась бомбой, брошенной дашнаком-террористом в экипаж, в котором ехали Алиханов-Аварский и генерал ГЛЕБОВ с дочерью.
Ещё одна промелькнувшая фамилия вряд ли осталась без внимания искушённого любителя истории. Подполковник Скобелев. Не тот ли? Тот самый, Михаил Дмитриевич Скобелев, будущий герой Балканской войны, "белый генерал". Весной 1873 года Скобелев принимал участие в "хивинском походе" в качестве офицера генерального штаба при Мангышлакском отряде.
Ну, а возглавлял соединение полковник Николай Павлович ЛОМАКИН (1830 - 1902), ещё один типичный "туркестанец" и будущий (полный) генерал от инфантерии. "Военная энциклопедия" (СПб, 1911-1915) рассказывает о нём:
"Воспитание получил в Полоцком кад. к-се и Дворян. полку. Службу начал в 1848 г. в 19-ой арт. бр-де. С 1850 по 1863 г. он с отличием участвовал в Кавказ. войне, затем состоял для особ. поручений при командовавшем войсками Дагестан. области и был нач-ком Закасп. воен. отдела. В Хивинск. походе 1873 г. Л. командовал Мангышлакским отрядом и за отличие получил чин г.-м., зол. оружие и орд. св. Владимира 3 ст. с меч".
Труба зовёт?
О специфике "степных походов" в XIX веке Абаза пишет:
"Обремененный множеством верблюдов и повозок военный отряд скорее похож на большой караван, который под прикрытием солдат ползёт медленно, с опаской. Невидимый противник следит за ним сбоку или наседает сзади, и хотя бы пришлось с ним встретиться, он при первой неудаче готов исчезнуть, - лови его потом в степи! Ночью неприятель может подползти к становищу, наделать кутерьмы или еще того хуже - отогнать верблюдов, лошадей: что тогда делать? Степной поход одинаково труден и летом, и зимой".
Потому и решено было начать движение весной. В апреле. В самое подходящее время для преодоления пустынь, в том числе тут, на Мангышлаке и Устюрте.
Каков был настрой в отряде?
Абаза: "В лагере, собранном у Киндерлийского залива, весело встречали предстоящей поход. Кавказцы были так настроены, как будто собрались на веселую пирушку. Музыка не умолкала ни днём, ни ночью. В день Пасхи после заутрени все собрались у начальника отряда полковника Ломакина, возле кибитки которого были расставлены столы с пасхальными яствами для солдат и офицеров".
Так что ничто ничего не предвещало. Разве что погода оказалась не совсем такой, как предполагалось.
Гродеков: "9 и 10 апреля дни были ясные и теплые, а 11-го началась жара, до того сильная, что весь лагерь освежался по несколько раз в день в море. В такую-то жару предстояло выступать в далекий поход. Всякий чувствовал, что будет тяжело, но далеко в будущее не заглядывал; надежда и уверенность не покидали те части отряда, которым выпало на долю достигнуть Хивы".
Первая колонна выступила из лагеря с хорошим настроем.
Абаза: "14-го апреля на песчаном пустынном берегу моря войска киндерлийскаго отряда, выстроенные покоем, благоговейно слушали напутственный молебен.
В тот же день первый эшелон выступил к колодцам Он-Каунды. Солдаты зашагали быстро, налегке, в гимнастических рубашках; кроме ружей, они имели при себе запас сухарей на 4 дня, мундир, шинель и сапоги.
Офицеры могли взять с собой несколько смен белья, мундир, пальто, запас чаю, сахару и табаку; о походных кроватях никто и не помышлял; сам Ломакин спал на простом войлоке; пищу ели все из солдатских котлов".
Небольшие перемены в движение внёс и следующий день. Несмотря на то, что вода колодцев оказалась вовсе не нектаром.
Гродеков: "Вечер был прекрасный; солдаты шли бодро, с песнями; беспрестанно отпускались остроты по поводу отвратительной каундинской воды, которой каждый человек выпил чуть не ведро и которая расстроила у всех желудки; местность, слегка волнистая и по твердому грунту покрытая небольшим слоем песку, благоприятствовала движению; даже верблюды, как будто сочувствуя общему настроению, шли довольно сносно, и развьючивать их приходилось редко; колонна прошла верст 10 совершенно незаметно; попадавшиеся на пути быстроногие сайгаки содействовали общему оживлению".
Никто не предполагал, что произойдёт назавтра…
"Все упования возложили на Господа Бога…"
Абаза: "Уже на третий день похода с раннего утра поднялся удушливый ветер. Несмотря на это, 1-й эшелон прошёл положенные 20 вёрст. Стали на привал. Жгучее солнце, поднимаясь все выше и выше, накаляло мертвую пустыню, расслабляло все живое, все, что иметь способность двигаться. Роздали солдатам сначала по 3 чарки воды, потом еще по две; в запасе оставалось немного, а до ближайших колодцев Сенек не менее 50 вёрст. Тогда БУРОВЦЕВ, начальник колонны, отрядил на всю ночь капитана УСАЧЕВА с ротой солдат и Сущевскаго-Ракусу с сотней кизлярцев, чтобы они выслали воды навстречу. Вечером тронулась и колонна. Солдаты с места начали уставать, потом все чаще и больше. Офицеры несли на себе их ружья, амуницию, делились с ними водой, мятными лепешками. Кое-как к полуночи собрались все на бивак. Запас воды оставался только в двух ротах. В лагере никто не спал; солдаты бродили как тени; многие, побродивши кругом лагеря, окружили Буровцева и молча, со вздохами и умоляющими взглядами ожидали от него помощи. У некоторых появились признаки холеры. (…) Положение отряда казалось безнадёжным. Все упования возложили на Господа Бога".
Гродеков: "Несмотря на то, что время подходило к вечеру, жара была нестерпимая. Стали приставать не только верблюды, но и люди. Первыми ослабели музыканты, затем строевые нижние чины, сначала по одиночке, а потом целыми десятками…
Показавшееся на горизонте солнце силою первых своих лучей дало сразу себя почувствовать; наступил страшный зной. В то же время поднялся удушливый юго-восточный ветер, известный в Средней Азии под именем гармсир, нечто в вроде самума; люди вдыхали в себя как бы пламя из раскаленной печи…
К 8 часам утра было пройдено 10 верст. Находившиеся в арьергарде две роты, собирая вьюки и укладывая на повозки (с которых было скинуто все довольствие) больных и усталых, сильно истомились; в двух ротах, следовавших в боковых авангардах, осталось могущих еще идти солдат не более как по 25 в каждой роте; авангард же уменьшился почти наполовину…
Положение колонны было критическое: везде валялись верблюды, вьюки и люди; со всех сторон слышались стоны; страдальцы хриплым голосом умоляли дать им воды; те из приставших солдат, которые сохранили еще хотя некоторую силу, руками вырывали из под жгучего песка влажную землю, с жадностью сосали ее и обкладывали ею себе грудь, голову и горло; некоторые, вырыв ямы в виде могил и раздевшись донага, ложились в них и обсыпали себя влажною землею…
С невыразимым нетерпением ждали все прибытия посланной (…) владикавказской сотни с водою. Наконец, около 9 часов, сотня прибыла и привезла с собою ведер 10 какой-то белой грязи, благодаря которой колонна была в состоянии сделать еще верст около пяти. Затем продолжать движение далее было невозможно жара и удушливый ветер были невыносимы; все освежающие напитки и капли, имевшиеся у офицеров и в батальонной аптеке, давно уже были розданы; начались солнечные удары…"
Тем временем в означенное время по стопам первой колонны отправилась вторая.
Гродеков: "Вторая колонна, под начальством командира дагестанского конно-иррегулярного полка, полковника Тер-Асатурова, (…) выступила из Киндерли по направленно к колодцам Сенек 15 апреля, в полдень.
Только в 9 1/2 часов утра, когда жара стояла уже весьма сильная, приступили к навьючиванию верблюдов и в одиннадцатом часу выступили к колодцам Он-каунды. С места не могли поднять 20 мешков сухарей и 50 мешков овса; с этими тяжестями остались и все верблюды, которые везли их. Небольшой переход в 7 верст до колодцев Он-каунды стоил кроме того колонне 10 верблюдов. Около четырех часов пополудни колонна выступила и ночевала в безводном пространстве, оставив Арт-каунды вправо от себя верстах в восьми. "Войска сильно нагружены, доносил Тер-Асатуров начальнику мангышлакского отряда: у меня и в казачьем дивизионе нет ни одного конного - все навьючены. Дивизион 2-й батареи, чтобы сделать выстрел, должен сначала снять вьюки, которыми он нагружен по крайней мере до 80 пудов; точно также и горный взвод. Мои все офицеры и подполковник Скобелев шли пешком, потому что верховые лошади их были навьючены овсом и провиантом".
…Однако движение 17 числа было легко сравнительно с тем, что предстояло войскам на следующий день. С самого утра 18 числа жара стояла свыше 30° R. Движение было в высшей степени тяжело; люди самурской роты, непривыкшие к походу по пустыне, изнуренные еще накануне, истратили весь запас воды и начали сильно приставать. Некоторые из них так захворали, что их нужно было привязать к верблюдам, потому что они были совершенно не способны сидеть. Их прикрыли шинелями, дали немного воды, и пока у них были еще силы говорить, они беспрестанно повторяли: воды! воды!"...
А. В. Арский: "Мы ехали по следам нашего отряда, но, Господи, что это за грустные были следы! (...) На всем этом пространстве так много было разбросано овса и сухарей, столько валялось верблюдов, что, казалось, мы идем по пятам бегущих пред нами в паническом страхе остатков разбитой армии...
Соскочив с мокрых лошадей и допив свою воду, мы с жадностью кидались к вонючим киргизским бурдюкам, смазанным внутри верблюжьим салом, и, делать нечего, тянули тот... каундинский нектар, еще разогревшийся на солнце, от которого только накануне с таким отвращением отскакивали даже лошади. Многие из нас готовы были дорого заплатить за лишний стакан этой мерзости, способной, как казалось, умертвить живых, а теперь оживлявшей чуть не мертвых... Но, увы, и ее уже не осталось...
Обходя бивуак, я поминутно слышал стоны, точно на перевязочном пункте после битвы, и на каждом шагу натыкался на самые тяжелые сцены. Тут столпились и растирают молодого солдата, пораженного солнечным ударом. Там в тени орудия мечется другой с посиневшими губами и с остервенением рвет свою рубаху; к нему подбегает офицер и дает несколько глотков теплой, мутной воды; губы несчастного впиваются в жестяную крышку, она мигом осушена, и бедняк, несколько успокоенный, снова падает на спину...
Уныние, овладевшее людьми, перешло наконец в какое-то тупое отчаяние: побросав оружие и сбросив все платье, совершенно голые одни из них разрывали раскаленный песок, ложились в образовавшиеся ямы и засыпали себя землей, в надежде хоть сколько-нибудь укрыться от невыносимо жгучих лучей; другие, не зная, на что решиться, бесцельно кидались в стороны и как сумасшедшие метались по земле"...
Гродеков: "Языки и губы у сохранивших силы людей чернели; начались солнечные удары; канонир горного взвода Василий ИВАНОВ помешался, бегал по лагерю и бредом своим наводил ужас; пронесся слух, что люди умирают; солдаты, подобно тому, как и в первой колонне, зарывались в землю. А над всем этим стояло раскаленное солнце, которое немилосердно жгло.
До колодцев Сенек оставалось около 35 верст. Было ясно, что колонна без посторонней помощи к колодцам не дойдет, и Тер-Асатуров послал Скобелева в колонну Буравцова просить, чтобы кавалерия его эшелона вывезла на встречу воду. Во втором эшелоне тогда еще не знали, что колонна Буравцова испытывает еще большие страдания от недостатка воды".
Абаза: "Солдаты прозвали переходы 17 и 18 апреля "мертвыми" станциями.
К бедствиям жажды присоединялись обманы зрения - явления, обычные в пустыне и известные под именем миража. В то время, когда отряд тянется по раскаленному песку, глазам чудятся впереди быстро бегущие ручейки, озера и по берегам их ветвистые деревья. Менее опытные пускаются бежать с манерками, чтобы зачерпнуть водицы. Бывалые всячески их удерживали, говоря, что это "чортъ смущает".
Избавление и разбор полётов
Гродеков: "Наконец, на горизонте показался всадник: это был хорунжий КОСОБРЮХОВ, который несся в карьер, держа в правой рук, высоко над головою небольшой бочонок воды; вслед за ним скакали человек 20 казаков с бурдюками, бочонками и бутылками. Раздались радостные клики: колонна была спасена.... Чтобы поддержать порядок, Буравцов и офицеры лично оделяли каждого человека чаркою. При этом многие солдаты, выпив свою порцию, заходили с другой стороны офицера, раздававшего воду, становились между людьми еще не пившими, и опять просили воды…
Только к 2 часам пополуночи собралась первая колонна у Сенека. Больных было около 150 человек, в том числе 8, которых считали безнадежными на выздоровление; умерших не было…
18 апреля, рано утром, начальник отряда поехал к колодцам Сенека и на пути, около 4 часов пополудни, нагнал эшелон Тер-Асатурова, стоявший на биваке. Здесь он был свидетелем печальнейшей картины: повсюду разбросанный провиант, павшие верблюды и лошади, эти стоны, эти почерневшие, покрытия пеной губы и эти выкопанные людьми для себя ямы. Обойдя войска, он приветствовал их и ободрил словом, а рядового самурского полка Василия ИВАНОВА, который ободрял своих товарищей, произвел в унтер-офицеры и подарил ему 10 рублей; той же роты унтер-офицеру Викентию АНФОНУСУ за то же самое подарил 10 рублей".
Когда всё соединение собралось к Сенеку с его спасительными колодцами, начались подсчёты потерь и поиски виноватых.
Гродеков: "Когда подвели счеты потерям, то оказалось, что из 865 верблюдов, розданных в Киндерли, пало или брошено в пути за негодностью 340 штук, обозных лошадей пало 11 штук, а продовольствия и фуража оставлено в пути до 6,000 пудов.
Причины, почему войска были доведены до такого состояния, заключались в следующем. 1) Недостаток водоподъемных средств. Хотя в отряде и имелось всей посуды для поднятия 1,200 ведер, и этого количества воды достало бы для экспедиционного отряда на 70-ти верстный безводный путь, но как верблюдов было недостаточно, то они и были рассчитаны собственно для поднятия довольствия, под воду же не было дано ни одного верблюда… 2) Плохое состояние верблюжьего транспорта, отчего войска сильно изнурялись, как об этом объяснено уже. 3) Неопытность войск в походах по пустыне, которая выражалась тем, что колонны поздно выступали с ночлегов, часто останавливались для стягивания, слишком щедро расходовали воду и проч. …
Верблюжий транспорт состоял из 900 верблюдов. В это число входили и годовалые верблюжата, не поднимавшие никакой тяжести. Время года, в которое выступал в поход мангышлакский отряд, было самое неблагоприятное для верблюдов: март месяц у мангышлакских киргиз весьма характеристично называется тюе-ураза, т. е. верблюжий пост. В этот месяц у верблюдов бывает течка, они начинают линять, делаются вялы, мало едят, сильно болеют и пропадают".
Несколько иначе оценивал произошедшее А. В. Арский: "В устах доброй нашей половины, конечно, природа пустыни служит козлом отпущения в настоящем случае, но я того мнения, что она, если и враг наш, то лишь подобный лихому партизану, который держится в почтительном отдалении при нашем благоразумии и осмотрительности и напротив - налетает вихрем при малейшей оплошности...
Дело в том, что войска по неопытности вышли в поход с незначительным запасом воды, а некоторые части и вовсе без нее, по неимению сосудов. Как это могло случиться, просто непонятно, но несколько десятков бурдюков, нарочно присланных из Тифлиса для перевозки воды, не были розданы войскам и так и остались в Киндерлинском складе!".
Виноваты ли верблюды?
Позже по "Делу штаба мангышлакского отряда" было даже открыто разбирательство. Но к тому времени Хива уже пала, и участники отряда имели к её падению самое непосредственное отношение. Так что победителей судить не стали.
Вину переложили на верблюдов.
Но, думается, важный момент мангышлакской драмы, ускользавший от наблюдателей своего времени, заключается в местном политическом раскладе и отношении казахов-адаевцев. У которых были все основания не помогать движению царских войск.
В те годы Мангышлак и Бузачи был охвачен восстанием. Так что, когда в 1872 году полковник Ломакин прибыл на полуостров, дабы заняться подготовкой к походу, ему тут не обрадовались. Скорее наоборот. Собирать верблюдов приходилось силой. Хотя за каждого из них и готовы были платить арендную плату. Временами экспроприация (и сопротивление ей) принимала и вовсе ожесточённый характер и приводила к вооружённым стычкам с жертвами с обеих сторон.
Как писала советская исследовательница М. С. ТУРСУНОВА в монографии "Казахи Мангышлака во второй половине XIX века" (А-Ата, "Наука" 1977):
"Ломакин не смог достать верблюдов к установленному сроку, хотя и заверил главнокомандующего кавказским округом князя Михаила, что верблюды будут и что на Мангышлаке обстановка спокойная. Свою неудачу он на всякий случай объяснил вмешательством Хивы…
Всего Ломакин набрал 1500 верблюдов, их явно не хватало для выступления отряда в полном, намеченном раньше составе, и он вынужден был выступить в поход на 16-25 дней позже".
Последний пассаж оставим на совести автора – известно, что на соединение с Оренбургским отрядом генерала ВЕРЁВКИНА Мангышлакский отряд поспел почти вовремя. Но несомненно и то, что в 1873 году, симпатизируя Хиве, адаевцы, в массе своей, откочевали в самые недоступные уголки Мангышлака и Устюрта. Вместе со своим главным добром – верблюдами. Тем самым оставив войска не только без транспорта, но и без специалистов, способных этим транспортом управлять…
Вместо эпилога
На Мангышлаке, на территории мемориального музея Тараса Шевченко в Форте-Шевченко, можно увидеть любопытнейший экспонат. Приземистую чугунную стелу, отлитую в 1893 году на Воткинском заводе в память об участниках "кендерлинской колонны".
На двух сторонах монумента расположен полный список офицеров, возглавлявших соединение. 22 фамилии "Старших чинов Мангышлакского экспедиционного отряда, участвовавших в хивинском походе 1873 года".
Когда-то этот памятник стоял рядом с крепостью и представлял собою постамент, увенчанный бюстом императора Александра II. Позже, уже в советские времена, монумент обезглавили и выбросили в море. Откуда он и был извлечён одним из директоров музея Е. ОМИРБАЕВЫМ и секретарём горкома партии К. Р. РЗАХАНОВЫМ. И вновь поставлен в тенистом парке возле музея.
Фото: Ⓒ Ratel.kz / Андрей Михайлов.
Андрей Михайлов - писатель, автор серии книг "Как мы жили в СССР".
ПОДЕЛИТЬСЯ СВОИМ МНЕНИЕМ И ОБСУДИТЬ СТАТЬЮ ВЫ МОЖЕТЕ НА НАШЕМ КАНАЛЕ В TELEGRAM!
