Идет глобальная конкуренция за человеческий капитал, особенно за молодежь
Появление молодых управленцев в государственном аппарате уже не вызывает особенных ожиданий и не только потому, что порой их фамилии слишком знакомы в политике. Просто новое поколение чиновников, копируя модели поведения старших коллег, быстро теряется в серой массе пиджаков. Экс-зампред Национальной палаты предпринимателей «Атамекен» Рахим ОШАКБАЕВ не считает себя молодым, хотя ему еще нет сорока лет. Особенным себя тоже не считает, лукавит, наверное. Судя по его прошлой работе в НПП, Ошакбаеву даже в едином хоре удается исполнять сольную партию. Последний раз он отличился публичными «демаршем» против единой валюты в ЕАЭС, затем призывами к девальвации, а потом стал вице-министром по инвестициям и развитию. В ответственной должности Ошакбаев всего две недели. Мы решили попросить его об интервью без формальностей. И он ответил: «С удовольствием!».
- Рахим Сакенович, как вам живется после того, как вашу просьбу о девальвации правительство и Нацбанк исполнили? Вас на улице не останавливают, не говорят: балам, ты что натворил-то, допросился?
- Не думаю, что такая постановка вопроса вообще уместна. Давайте следовать логике. У нас есть Национальный банк, правительство и, согласно законодательству, принимать решения уполномочены именно они. Никто влиять на них, кроме других ветвей власти, по определению не может. Мы с вами, как граждане Казахстана, можем просто высказывать свои мнения, что я и делал по этому вопросу еще с осени прошлого года. Причем всегда с оговоркой, что это не позиция Национальной палаты предпринимателей. Мне казалось самоочевидным, что, находясь на единой таможенной территории с Россией, на фоне драматичного ослабления их валюты у нас весьма ограничен выбор способов защиты казахстанской экономики: либо соответствующая «коррекция курса», либо временные торговые ограничения от дешевого импорта, который разоряет казахстанских производителей, а также торговлю и сферу услуг. Идея ослабления национальной валюты вслед за рублем, безусловно, не симпатична уже тем, что мы вынуждены это делать в ответ на внешние обстоятельства, на которые мы не можем влиять. Есть у девальвации очень серьезные негативные эффекты, прежде всего, это рост цен, падение реальных доходов населения. Но как президент отметил, если не прибегнуть к этой мере, на другом конце мы получим критическую потерю занятости, когда у людей не то что обесценятся доходы и сбережения - у них будут проблемы с источниками доходов в принципе.- Рахим Сакенович, как вам живется после того, как вашу просьбу о девальвации правительство и Нацбанк исполнили? Вас на улице не останавливают, не говорят: балам, ты что натворил-то, допросился?
- В любом случае эта девальвация станет благом для экономики, вы считаете?
Девальвация не является панацей. Это одно из необходимых, но далеко недостаточных условий для возобновления экономического роста. Ситуация продолжает оставаться очень сложной.
Если говорить про текущую ситуацию с курсом, то вы знаете, что одной из ключевых целей перехода к инфляционному таргетированию и гибкому курсу является установление объективного рыночного курса на основе спроса и предложения. Однако участники рынка полагают, что регулятор продолжает проводить валютные интервенции, не допуская ослабления или усиления тенге в пределах определенного коридора, значения которого рынку теперь уже неизвестны. Тогда, фактически, курс тенге не отпущен в свободное плавание. Это приводит к тому, что накопившиеся девальвационные ожидания еще не купированы. Экономические агенты не «поверили» в устойчивость установившегося курса, и все еще не вышли из валютных позиций в тенговые. Еще порядка 67% депозитов в банках - валютные. С другой стороны, Нацбанк тоже можно понять, когда он ограничивает доступ банков к тенге, чтобы они не «протекли» на валютный рынок и не давили на курс. Все это означает, что экономика еще не получает необходимой тенговой ликвидности. Нет необходимого роста кредитования тенге, нет внутренних инвестиций.
Вместе с тем, есть подозрение, что гибкий курс и инфляционное таргетирование с точки зрения тактики сейчас не являются оптимальными целями монетарной политики. Наш валютный рынок по объему маленький. Даже небольшие объемы операций могут привести к разнонаправленным скачкам курса с высокой амплитудой. Это дезориентирует всех. Будет затруднительно принимать инвестиционные решения. Возникает риск еще большей дискредитации казахстанского тенге, как средства сбережения и меры стоимости. Поэтому Нацбанк в любом случае должен будет вмешиваться. Кроме того, преследуя цели сдерживания цен на фоне роста стоимости импортных товаров и общих инфляционных ожиданий, будет необходимо сжимать ликвидность, что еще более угнетает экономику. Есть мнение, что ориентация денежно-кредитной политики на цели экономического роста и занятости была более адекватной текущей ситуации, нежели инфляционное таргетирование.
В отношении курсовой политику скажу, что она должна быть хотя бы относительно предсказуемой. В долгосрочной стратегии нам нужен такой курс тенге, который позволил бы казахстанским предприятиям иметь конкурентное преимущество в издержках.
- На днях вы высказали мнение в «Фейсбуке», что самым главным условием для развития промышленности, сельского хозяйства и проведения структурных и институциональных реформ является цена на нефть ниже $40 за баррель. Вы действительно считаете, что Казахстан способен не только выжить, но и развиваться при таких условиях?
- Есть жизнь и при сорока, и при тридцати, и при девяти долларах за баррель, как это было в 90-е годы. Нефтяной сектор влечет за собой высокие доходы бюджета и приводит к появлению симптомов так называемых «голландской болезни» и «ресурсного проклятья». Если говорить упрощенно, то появляется какая-то отрасль, вид деятельности, который демонстрирует очень высокую рентабельность. В результате эта отрасль оттягивает на себя инвестиции, предпринимательскую активность, кадровый потенциал, угнетая другие отрасли. Негативный эффект «голландской болезни» у нас проявляется прежде всего в сферах, связанных с расходами бюджета и Нацфонда. Ресурсная рента позволяет нам постоянно увеличивать государственный и квазигосударственный сектор и в целом участие государства в экономике. В 2011 году, будучи еще директором информационно-аналитического департамента в «Самрук-Казына», мы с коллегами рассчитали, что сумма активов всех дочерних компаний составляла 59% от объема ВВП! С тех пор участие государства в экономике существенно не сократилось, если не увеличилось. Эту проблему, безусловно, понимают в правительстве. Ответом на нее должны были являться «Народное IPO», программа приватизации. Кроме того, у нас закон «О конкуренции» предусматривает ограничения для участия государства в предпринимательской деятельности. Но эти положения не соблюдаются. В итоге мы видим сегодня, что квазигосударственный сектор оттягивает на себя сливки кадрового капитала, потому что зарплаты в этих холдингах гораздо выше, чем в госорганах и в частном секторе. Другое проявление болезни – это закупки. Совокупные закупки квазигоскомпаний, государственного сектора, недропользователей, системообразующих предприятий, доходы которых тоже складываются из экспорта ресурсов, составляют порядка 9 триллионов тенге. Это колоссальная цифра. Поставки по этим закупкам и бизнес, связанный с обслуживанием этой сферы, оттянули на себя очень много предпринимательской активности. Другим отраслям достаются только остатки предпринимательского, кадрового потенциала. В итоге огромная часть страны тем или иным образом просто участвует в перераспределении ресурсной ренты. Если случится так, что нефть и экспорт металлов не будут играть такую системообразующую роль в доходах бюджета, как сейчас, мы просто вынуждены будем диверсифицироваться, обратим реальное внимание на другие отрасли, будем действительно искать возможности для производства продукции, которая была бы востребована на экспорт, неизбежно будем вынуждены заниматься повышением эффективности во всех сферах. Показательный пример – Кыргызстан. Они вступили в ЕАЭС и начинают напористо поставлять нам сельхозпродукцию притом, что у них нет программ «Агробизнес» и «Дорожная карта бизнеса», нет таких субсидий, как у нас, нет льготных кредитов и т.п. Просто у них нет альтернативы, кроме как быть конкурентоспособными.
- Решится ли ваше министерство на демонтаж системы национальных компаний, начиная с «Самрук-Казына»?
- Этот вопрос не нашего министерства, он находится в компетенции правительства как конечного акционера. Необходимость масштабного разгосударствления уже очевидна. Нужно четко и беспристрастно сопоставить выгоды и затраты государственного владения активами. Привлечь для этого авторитетные независимые международные компании. Затем сделать узкий закрытый список активов, в которых государство будет участвовать. Все остальное должно быть приватизировано или ликвидировано, даже если для этого придется признать убытки. Ведь лучше сейчас зафиксировать потери, чем продолжать их нести. Если мы говорим про так называемые стратегические активы, например, «Казахстан Темир жолы», «КазМунайГаз» и так далее, то мы должны честно ответить себе, что мы от них хотим, как государство, какие у нас есть опасения, фобии, для чего мы их держим в государственной собственности. Затем прописать все требования и запреты для этих сфер в законодательстве и отдать на приватизацию. Может быть, блокпакет оставить государству. Пусть частные акционеры нанимают профессиональный менеджмент, чтобы они могли зарабатывать прибыль для своих акционеров. Квазигосударственный сектор уже накопил высокий уровень задолженности. Возникают подозрения, что если сделать анализ «затраты-выгоды», сколько денег государство вложило в ту или иную компанию в капитал и займами, и сколько мы получили или собираемся получить от нее дивидендов и прочих выгод, баланс будет далеко не в пользу государства. Низкие цены на нефть уже ставят перед нами вопрос, можем ли мы и дальше содержать подобных потребителей бюджета и Национального фонда? А в ситуации высоких доходов бюджета всегда есть опция «поддержать из государственного кармана», которой обязательно пользуются.
- Вы считаете, что система и государственные механизмы достаточно эффективны, чтобы сработать в жестких условиях кризиса и диверсифицировать экономику, ведь нам это не удавалось даже в самые благоприятные времена? Вы не идеализируете?
- Система просто будет поставлена перед необходимостью ответить на вызов. Других вариантов нет. И это уже происходит – поэтому сейчас реально становятся востребованными те структурные институциональные реформы, о которых говорит глава государства. Этот кризис совершенно уникальный. Думаю, с подобными вызовами Казахстан в истории своей независимости никогда не встречался. Однако он дает нам шанс, что страна выйдет из него более сильной, более обновленной.
- Какие шаги нужно предпринять, чтобы выбраться из этого кризиса и воспользоваться условиями, которые, как вы говорите, будут способствовать дальнейшему развитию?
- У нас был фактор роста – экспорт ресурсов, нефти, металлов. А сейчас драйвером роста, на мой взгляд, может стать только ортодоксальная либеральная рыночная модель экономики с полной свободой предпринимательства, с низкой налоговой нагрузкой и низкими транзакционными издержками, с минимальным вмешательством государства, которое будет концентрироваться на соблюдении правил игры на основе принципа верховенства закона. И тогда рынок сам определит, что станет источником экономического роста – будь то сельское хозяйство, пищевая промышленность, туризм или какие-нибудь новые отрасли. Еще один самый важный момент. В современной глобальной экономике ключевым фактором конкурентоспособности является качество трудовых ресурсов. Именно на это мы должны сделать ставку. Развитие человеческого капитала– приоритет государственного масштаба и вселенской важности. Мы должны поставить задачу, чтобы Казахстан в кратчайшие сроки стал региональным лидером по качеству трудовых ресурсов. Чтобы казахстанский специалист ценился работодателем выше, чем любой иностранец. Чтобы у нас было настолько высокое качество образования в школах, колледжах, вузах, качество медицинского обслуживания, степень защищенности законом, что мы как пылесос притягивали к нам миграцию креативного класса и не только со всех сопредельных регионов. У нас есть сферы, в которых мы критически отстали по своим компетенциям. Это управление земельными, водными ресурсами, образование, медицина и т.д. Можно много перечислять. Нам нужно попытаться как можно быстрее и эффективнее получать и устойчиво распространять в Казахстане знания в этих сферах из самых передовых мировых центров компетенций.
- Так этим и занимается многие годы наше правительство и примерно также формулирует свои планы.
- Именно так. Эти усилия нужно многократно усилить.
- В том то и дело. Планы-то многообещающие, но они так и остаются планами.
- Это имеет шанс на успех, когда мы лишимся больших нефтяных доходов. Тогда мы вынуждены будем фокусировать внимание не на участии в тендерах, не на поставках товаров, а на получении знаний. Нужно серьезно либерализовать доступ иностранной рабочей силы на казахстанский рынок. Это тоже звучит парадоксально на фоне растущей безработицы. Но на самом деле у нас нет предложения квалифицированной рабочей силы, которая могла бы позволить нашим компаниям быть конкурентоспособными хотя бы на региональном уровне. Нужно создать условия, чтобы в Казахстане стало выгодно что-либо производить. Для этого себестоимость товаров должна быть ниже, чем в других конкурирующих с нами юрисдикциях. Если сделать анализ, наши издержки сейчас выше. Да, налоговые ставки у нас относительно невысокие, но они компенсируются сложностью налогового администрирования, высокими правовыми рисками и необходимостью выплачивать коррупционную ренту. У нас неоправданно высокая нагрузка на фонд оплаты труда – свыше 30%. Есть мнение, что частный сектор тотально уклоняется от оплаты налогов, потому что налоги в совокупности с коррупционной рентой и налоговым администрированием очень высокие, плюс правовые риски, связанные с налогообложением.
- Что вы в связи с этим предлагаете?
- Наше министерство готовит предложения по изменению ГПФИИР в условиях новых экономических факторов. В рамках этой работы, думаю, акценты лучше сделать не столько на выбор приоритетных отраслей, не на работу с какими-то конкретными инвестиционными проектами, а в большей степени на создание базовых условий, чтобы в Казахстане было выгодно размещать промышленность. В первую очередь, мы должны быть конкурентоспособны в издержках и макроэкономических условиях. Второй вопрос – это доступность факторов производства. Здесь мы должны убедиться, что факторы производства доступны, а информация о них прозрачна. Это - инфраструктура: земля, производственные базы, тарифная политика и т.д. Третье - это устойчивый доступ к рынкам сбыта. Ключевая причина нашего нахождения в ЕАЭС – это доступ к общему рынку в 170 млн потребителей. Но когда мы слышим, что казахстанский перец давят бульдозерами на границе с Россией, когда мы видим, что наши автоперевозчики не могут беспрепятственно совершать транзит через территорию Российской Федерации, когда Россельхознадзор накладывает запреты на импорт определенных товаров, в том числе и на наш рынок, когда за прошлый год мы смогли экспортировать в Россию всего 7 автомобилей - все это дает сигнал инвестору, что на самом деле доступа на общий рынок нет. Условно представим, как сидит какой-нибудь инвестор в Европе, читает о перечисленных событиях в Bloomberg, а потом читает, что Казахстан особо никак не реагирует, не дает ни правовую, ни политическую оценку, не предпринимает никаких мер, чтобы разобраться и обеспечить соблюдение договоренностей - такие новости очень серьезно подрывают нашу инвестиционную привлекательность. Очень много подобных набивших оскомину историй.
- После вашего выступления в должности зампреда правления НПП против введения единой валюты в рамках ЕАЭС российские СМИ сильно взбудоражились, написали десятки статей о «казахском заговоре», хотя вы на тот момент даже не занимали политическую должность. Почему вы не боитесь вот так отличаться?
- Кстати, тоже был удивлен вниманием российских журналистов к этой теме. Я не ставил цели отличаться.
- Тем не менее, это чревато сами знаете чем.
- Чем?
- Это вредно для карьеры.
- Наверное, вредно. Как вам объяснить без лишнего пафоса? Сейчас стало много в публичном пространстве так называемых «народных экономистов», которые могут позволить себе делать любые легковесные суждения. У нас же в палате был конкретный мандат - представление интересов казахстанского предпринимательства. Поэтому, исходя из этого мандата, я выразил позицию, что потеря независимости в проведении денежно-кредитной политики, единая валюта приведут к критической потере экономического суверенитета, за которым неизбежно уже ставится под сомнение целостность нашего политического суверенитета. Это совершенно очевидная вещь. Так же, как и то, что суверенитет Казахстана – для нас высшая ценность. Поэтому, думаю, в этой логике все должны говорить.
- Все молчали.
- Нет, не молчали. Много кто высказался. И до сих пор говорят. Вот недавно Умут Шаяхметова выступила с подобными суждениями. Я считаю, что она молодец.
- Как вы перешли на работу в Министерство по инвестициям и развитию? У вас был выбор?
- Конечно, был. Меня пригласил министр Асет Исекешев. Для меня это было неожиданностью. Вместе с тем в системе нацпалаты «Атамекен» я проработал 3,5 года. Стало очевидным, что я исчерпался.
- Когда вы это поняли?
- На самом деле работа в палате безумно интересна. И палата дала мне настолько много для личностного и профессионального развития, сколько не давало мне ни одно предыдущее место работы. Но там нет возможности принимать решения. Ты постоянно ходишь за вице-министрами, министрами, уговариваешь, пишешь письма. По закону они обязаны спросить мнение НПП, но не обязаны его учитывать. Они могут принять к сведению. Часто было разочарование из-за того, что важные на твой взгляд идеи не нашли реализацию в реальной государственной политике. В должности вице-министра предполагается, что за мной закрепят вопросы реализации государственной инвестиционной политики, создания благоприятного инвестиционного климата и привлечения инвестиций. Здесь уже есть конкретные полномочия, чтобы прописывать те или иные вещи в законодательстве и в своих непосредственных действиях. Это выглядит привлекательным. Надеюсь, удастся хотя бы частично реализовать хорошие идеи.
- Как вам работа на государственной службе? В «Фейсбуке» вы писали, что вас удивило огромное количество писем. Неужели НПП так сильно отличается от госаппарата? Фактически палата стала министерством бизнеса, хотя многие ожидали, что появление НПП, наоборот, привнесет в отношения с государством мобильность, где-то креатив. Почему этого не произошло?
- Я несколько по-другому понимаю роль НПП. «Атамекен» - это неправительственная организация. Это компетентный контрпартнер правительства, который представляет интересы бизнеса и обеспечивает правительству обратную связь от бизнеса. Это законный лоббист интересов бизнеса. Первое, что мы постарались сделать, это понимать нужды предпринимательства, экспертно их обрабатывать и компетентно информировать правительство. Начиная с времен Союза «Атамекен», затем НПП, мы собирали информацию, обрабатывали ее и направляли в правительство, чтобы они могли взвешенно принимать решения, давали свое видение ситуации. И в этом отношении Нацпалата играет важную роль.
- «Атамекену» не удалось отстоять интересы казахстанского бизнеса, когда обсуждался договор о ЕАЭС по очень важным вопросам, в то числе и по вопросам стандартизации товаров. Об этом с сожалением говорили и ваши коллеги по палате. Но собирая членские взносы, НПП очень многое обещала бизнесу, теперь же просто разводит руками. Это честно?
- Это не так. Из 120 наших только письменных предложений в правительство свыше 90% стали официальной страновой позицией и вошли в договор. По предложению НПП даже были пересмотрены ряд договоренностей, которые были закреплены в договорах Таможенного союза в 2010 году. Понимаете, НПП не принимает решения. Все решения принимаются должностными лицами органов власти. Мы отвечали только за то, чтобы компетентно, своевременно информировать общественность и правительство. Безусловно, очень много поводов для критики. Но мы пытались свою работу квалифицированно и своевременно.
- Недавно, в июле, глава палаты Абылай Мырзахметов очень громко сказал, что «период романтических отношений НПП с госаппаратом прошел». А вам не кажется, что романтика наоборот затянулась? Где материал, который палата якобы собрала на местные органы власти и обещала выложить в общий доступ? Недостатка внимания СМИ палата вроде не испытывает.
- Этот вопрос лучше адресовать Аблаю Исабековичу. Каждый должен заниматься своим делом в рамках законодательно установленных процедур. Если НПП обязана представлять интересы и для этого необходимо критиковать органы власти, то она должна это делать, потому что это предусмотрено законом. А мы, госорганы, должны создавать экспертные советы по вопросам предпринимательства, ежеквартально очно собираться, чего мы, кстати, не делаем. Выслушивать их. Если мы не согласны с мнением, отвечать, почему. Этого тоже очень часто не происходит.
- Как вы оцениваете уровень доверия бизнеса нашей власти? Наверняка сейчас предприниматели передают вам приветы. О чем просят?
- В целом, наверное, есть серьезная необходимость для повышения эффективности коммуникаций с бизнесом и обществом в целом. Зачастую предприниматели, как и я, не понимают логики принятия тех или иных решений. Например, почему в период кризиса предлагают повышать индивидуальный подоходный налог, увеличивать обложение фонда оплаты труда платежами во внебюджетные фонды или снижать порог по НДС, что в конечном итоге приведет к тому, что НДС будут вынуждены платить очень многие субъекты малого предпринимательства, которые сейчас его не платят. При этом через год сам по себе этот налог собираются вообще отменить. Настало время повысить эффективность коммуникаций, больше объяснять и вовлекать предпринимательство, экспертов для повышения качества государственной политики.
- Как вам проект бизнесмена Маргулана Сейсембаева «Я отвечаю»? Вокруг него объединились сотни казахстанцев, производителей. Значит ли это, что и потребители, и предприниматели больше не доверяют государству с его механизмами стандартизации товаров, поддержки отечественных товаропроизводителей и так далее?
- Любая общественная инициатива, которая несет с собой позитивный заряд и не противоречит законодательству, имеет право на жизнь. Если граждане, предприниматели объединяются, чтобы повысить качество своих услуг или степень доверия к казахстанским продуктам, это точно не значит, что они не доверяют государству. Эти инициативы нужно только приветствовать.
- Я к тому, что если бы у нас не было проблем со стандартизацией товаров, а сертификат CT-KZ не выдавали кому попало (это, кстати, находится в зоне ответственности вашего министерства и НПП), Маргулан Сейсембаев так и продолжал бы наслаждаться своей безбедной жизнью и его бы ничто не раздражало. Мне нравится его идея, но если честно, я отношусь к ней с некоторой долей скептицизма. Ведь для оценки качества товара мало сказать «Я отвечаю». Нужны как минимум специальные лаборатории, исследования...
- Да. В отношении СТ–КЗ я полностью разделяю критику. Эта система требует серьезного реформирования. В целом ее существование имеет важный эффект в части привлечения инвестиций: то, что мы предоставляем преференции отечественным поставщикам, стимулирует компании размещать производство в Казахстане, увеличивая локализацию. Вместе с тем процедура выдачи сертификата, как вы знаете, непрозрачна, двухэтапна, там очень большая коррупционная составляющая и в целом к этой системе у предпринимателей нет полного доверия. Мы должны уйти от этой практики, которая размывает ответственность. Работая в НПП, мы выявляли, как на основе поддельных документов люди выигрывали миллиардные тендеры. При этом после обращений по этим фактам в государственные и правоохранительные органы ни на одного эксперта-аудитора не то что уголовное дело не возбудили - у них даже объяснительные не попросили. Ни у одного не отозван аттестат. То есть система обеспечивает полную безнаказанность. Нужно четко определиться, с кого мы будем спрашивать за эту систему. Этот вопрос в настоящее время находится в компетенции моих коллег в Министерстве инвестиций и развития. Давайте выразим робкую надежду, что что-то все-таки изменится в позитивном ключе.
- В целом у вас очень оптимистичные ожидания касательно развития нашей страны. Но в последнее время очень много молодежи эмигрирует. Как вы думаете, почему?
- Наверное, полагают, что там у них больше перспектив. Наверное, не нравится качество медицинского обслуживания или образования. Наверно, думают, что их права недостаточно защищены законом. Эти факторы - важнейшие, особенно для нашей казахстанской ментальности, потому что мы все вкладываем в детей, в их образование и безопасность. Мы должны немедленно заняться тем, чтобы дезавуировать эти аргументы. Идет глобальная конкуренция за человеческий капитал, особенно за молодежь, за креативный класс. Мы должны это четко понять и включиться в эту борьбу.
- Вас лично никогда не посещала мысль об эмиграции?
- Я родился в Казахстане, а школу окончил на Крайнем севере. Высшее образование получил в Москве. Потом, вернувшись в Казахстан, почувствовал себя настолько счастливым как человек, вернувшийся на землю обетованную. С тех пор и пребываю в этой экзальтации. У нас есть своя суверенная страна. Какой смысл эмигрировать, когда мы здесь хозяева, полноценные граждане? Мы можем вместе работать. Сделать нашу страну одним из лучших мест для проживания. Мы должны сделать все для того, чтобы родители видели счастливое будущее своих детей именно здесь, в Казахстане.
