Издержки промышленного роста
Предыдущие части читайте здесь, здесь, здесь и здесь.
Издержки промышленного роста
Локомотивом российской промышленности последнего десятилетия XIX века было железнодорожное строительство. «Бум 90-х превзошел показатели 60-70 гг. За 10 лет (1893-1902) протяженность рельсовых магистралей увеличилась на 87,1%, составив 58 тыс. км. В 90-е гг. ежегодно вводилось около 2,5 тыс. км железных путей (в четыре раза больше, чем в 1880 – начале 90-х гг. (600 км) и 2-5 раз больше по сравнению с 60-70–ми гг.)». Государственные инвестиции в железнодорожное строительство и выкуп в казну частных железнодорожных компаний осуществлялись за счет государственных заимствований - с 1894 по 1903 гг. на эти цели на внешних и внутренних рынках было привлечено 1 070 млн руб. Железнодорожное строительство потянуло за собой и рост тяжелой промышленности, которая выросла за период с 1891 по 1900 гг. почти в 2,8 раза.
Эффект от масштабного железнодорожного строительства заключался не только в том, что оно стимулировало своими заказами промышленные предприятия, но и в том, что вовлекало в общеимперский торговый оборот области, до этих пор мало связанные с Европейской Россией, в первую очередь Сибирь. Если в 1896 г. в Тобольской и Томской губерниях было только 29 маслодельных заводов, то в 1910 г. их было уже 3109. «В Сибири приходится в среднем на крестьянский двор более 4 коров, о чем, конечно, не приходится и мечтать русскому крестьянину. К этому богатству скотом сибирского крестьянина присоединилось в половине 90-х гг. прошлого века еще крупнейшее хозяйственное событие в жизни Сибири – постройка Сибирской железной дороги, соединившей Сибирь со всем европейским миром. Железная дорога открыла перед Сибирью необъятный рынок и дала толчок необычайной силы для развития сибирского хозяйства».
Оборотной стороной развития железнодорожной сети были высокие государственные затраты, как на строительство новых дорог, так и на выкуп частных в государственную собственность.
О том, что материалы для строительства закупались по высоким ценам из-за импортных пошлин, уже говорилось выше. Стоимость земли, выкупавшейся под железную дорогу, многократно превышала рыночную. Так, в 1898 г. во Владимирской губернии средняя стоимость десятины под железную дорогу составляла 202 руб. 41коп. А по обычным сделкам средняя стоимость составляла 46 руб. 35 коп. И так почти по всем губерниям Европейской России. Были и исключения. Например, в Московской губернии стоимость земли для железной дороги была равна 1312 руб. А без железной дороги – 191 руб. 35 коп. В Санкт-Петербургской губернии: 6305 руб. против 61 руб. 12 коп. Что-то очень знакомое и родное есть во всем этом.
Дорого выкупались в собственность государства частные железные дороги. «… Выкупная стоимость (версты – Ж.А.) в среднем составляет 152 тыс. руб., тогда как, по данным Министерства Путей Сообщения, капитал сооружения, падающий на версту … составляет всего 108 тыс. руб. Итак, крупная сеть железных дорог, в размере 23 тыс. верст, перешла в казну с весьма высокой оценкой, почти на 50% больше поверстной стоимости капитала сооружения железных дорог, и это – одна из причин убыточности наших железных дорог».
Эксплуатация государственных железных дорог, содержавшихся за счет бюджета, приносила мало прибыли или была убыточной. «Бывший министр финансов С.Ю. Витте в Государственном Совете в конце 1902 г. заявлял, что в 1902 г. по подсчету Мин. фин. Убыток по ж.д. хозяйству выразится в сумме 45 млн рублей, в 1903 г. будет не менее 60 млн руб. … а в 1905 г. убыточность может достигнуть 84,5 млн руб.».
Одной из причин убытков были льготные тарифы для грузов, перевозимых по Сибирской железной дороге. Министерство финансов, в ведении которого находились тарифы, пыталось компенсировать убытки за счет роста провозной платы в Европейской России, в том числе сельскохозяйственных грузов. «Особенность ныне действующих вывозных железнодорожных тарифов на хлебные грузы заключается в том, что они несообразно дороги на сравнительно небольшие расстояния (300-500 верст), весьма дороги на сравнительно средние расстояния (1000-1500 верст) и совершенно ничтожны на громадные расстояния (2000-3000 верст). Из этих отдаленных окраин хлеб, предназначенный к экспорту, перевозится, например, по 1/122 копейке с пуда-версты, т.е. за плату, прямо убыточную для железных дорог, так как перевозка грузов самим железным дорогам обходится около 1/100 копейки с пуда-версты. Разумеется, дороги убыток не несут, а восполняют его с производителей хлеба, находящихся ближе к экспортным пунктам; так, например, ближайшие платят в 5 раз дороже за провоз их хлеба (1/25 коп. с пуда-версты), а земледельцы центральной России – в 2-3-4 раза дороже приведенной минимальной платы».
Приведенная цитата взята из доклада, зачитанного в 1895 г., когда цены на зерно резко упали на мировых рынках, и сельское хозяйство несло значительные убытки. Здесь показательно то, что, с одной стороны, стремясь к увеличению экспорта, Министерство финансов, с другой стороны, наносит ему ущерб своей тарифной политикой. Вообще внутренняя рассогласованность – характерная черта системы управления того времени, которую мы сохраняем и сегодня.
«При обследовании в 1896 г. квартир на Выборгской стороне выявилось, что на 439 учтенных кроватей приходилось 1121 человек или примерно 2,4 человека на одну кровать».
Какие задачи, решение которых могло бы способствовать большему росту экономики, остались за пределами внимания государства?
Во-первых, обеспечение растущей промышленности трудовыми ресурсами. Существовавший дефицит рабочей силы подтверждается динамикой заработной платы рабочих. С 1897 г. по 1913 г. средняя годовая заработная плата в промышленности увеличилась со 187 руб. до 257,2 руб., т.е. в среднем росла на 2,3% в год.
Это объясняется тем, что основным источником рабочей силы было крестьянство, которое, с одной стороны, должно было преодолеть административные проблемы для получения возможности «отхода» на работу в город, а с другой стороны, не хотело до конца рвать свои связи с деревней. «К числу неблагоприятных условий донецкой каменноугольной промышленности принадлежит и тяжелая зависимость ее от рабочих рук… Контингент рабочих на горных промыслах юга России состоит главным образом из пришлых, большей частью бессемейных рабочих, при которых одни остаются при работе на более или менее долгий срок, другие же с наступлением весны направляются на полевые работы. Вследствие этого, особенно в урожайные годы, каменноугольные копи лишаются значительной части своих рабочих и, в силу необходимости, вынуждены бывают сокращать производство».
Вопрос о наделении крестьян полными гражданскими правами, как уже говорилось выше, наткнулся на сопротивление МВД и Государственного Совета и был решен только в ходе столыпинской реформы. Но у С.Ю. Витте как министра финансов в ведении которого находился департамент торговли и промышленности и Государственный банк, были и другие возможности повлиять на миграцию крестьян, в первую очередь, за счет обустройства городов и фабричных поселков. Правда и здесь он мог натолкнуться на сопротивление МВД, которое курировало городское строительство.
Отталкивала крестьян от переселения из деревни в город на постоянное жительство и неустроенность городской жизни. «Цены на квартиры в крупных промышленных центрах были достаточно высокими. В Петербурге в 1897 г. расходы на квартиру составляли 333 руб. 12 коп. в год… Понятно, что одинокие рабочие... очень редко снимали комнаты и в основном составляли армию угловых жильцов. При обследовании в 1896 г. квартир на Выборгской стороне выявилось, что на 439 учтенных кроватей приходилось 1121 человек или примерно 2,4 человека на одну кровать».
Если в 1865 г. в городах жило 6 105 тыс. человек, то в 1883 году уже 9 964,8 тыс., а в 1897 г. – 12 064,8 тыс. Несмотря на такой рост городского населения, специальной государственной программы развития городской инфраструктуры не существовало. «Наряду с кварталами, застроенными благоустроенными домами и заселенными представителями зажиточных классов, в городах были целые районы, где ютилась беднота, живущая в чрезвычайной скученности, в отвратительных помещениях». Помимо проблем с жильем существовали проблемы с обеспеченностью водопроводом и канализацией. В девяностые годы водопровод был в 111 городах, а доля подключенного к нему жилого фонда составляла 10%, канализация же была только в 8 городах, что влекло за собой высокий уровень инфекционных заболеваний.
Разрешительный характер отъезда из деревни на заработки и необустроенность городов имели еще один эффект: «… большое число мужчин в городе жило без жен, а женщин в деревне — без мужей... В 1897 г. в городах только 60% мужчин бракоспособного возраста состояли в браке, а в деревне — 76%, женщин — соответственно 53 и 69%. Этот численный перевес мужчин над женщинами и большой процент холостых и незамужних в городе свидетельствуют о том, что не состоящие в браке крестьяне и крестьянки не стремились обзаводиться семьей в городе, а состоящие в браке не спешили перевозить семью в город. В результате один член семьи жил в городе, остальные — в деревне. Следовательно, мигранты не закреплялись в городе постоянно, а рассматривали свое пребывание там как временное. Если бы все разделенные семьи соединились в городе, доля городского наличного населения сразу бы поднялась на 4%». Между тем семья, живущая в более-менее приемлемых условиях - это и экономический рост за счет повышения потребления, это и политическая стабильность, потому что люди с устроенной жизнью менее склонны к антиправительственным выступлениям.
Сегодня любимым предметом разговоров на экономические темы является потребность в развитии малого предпринимательства. И мы умело критикуем государство за то, как мало содействия оно ему оказывает. Но никогда не обсуждается, что мы сами можем сделать, чтобы помочь ему развиться.
Если бы государство просто приняло в расчет, что рост промышленности ведет к росту городского населения и своевременно предприняло бы меры по развитию городов, то это принесло бы несомненный экономический эффект за счет расширения строительства и связанных с ним отраслей, оживления торговли и сферы услуг. Кроме того, миграция крестьян в город сказывалась на росте общего благосостояния жителей империи. Средний душевой доход крестьянина от всех видов заработка составлял 40,21 руб. (период с 1877 по 1894 гг.), а средний доход рабочего – около 180 руб. за тот же период, что означало расширение потребления, еще одного импульса к ускорению роста экономики: «… единственным макроэкономическим фактором, препятствовавшим экономическому росту, была малая емкость внутреннего рынка, прежде всего - слабое развитие капиталистических форм в деревне и низкий платежеспособный спрос населения».
Но государство, во всяком случае до первой русской революции, мер для финансирования городского развития не предпринимало. И.Х. Озеров писал: «Средства наших городов так ничтожны, что задаваться многими культурными задачами им не под силу – за 1900 г. бюджет всех наших городов простирался до 92 257 тыс. руб. … На Западе бюджет одного Парижа далеко превосходит бюджеты всех наших городов (около 112 млн руб. на наши деньги)…». В процитированной работе он приводит данные по финансированию Государственным банком городских и земских бюджетов: «Государственный банк сокращает и ссуды городам и земствам: в 1897 г. таких ссуд было выдано на 102 тыс., в 98 г. на 52 т., в 901 г. на 23 тыс., а известно, насколько города нуждаются у нас в средствах, и это ничтожное количество кредитов для земств и городов не дало последним возможности облегчить нужду городским ремесленникам».
Наконец, предложение дополнительной рабочей силы оказало бы давление вниз на заработную плату, что привело бы к сокращению издержек производства.
…если сто лет назад все усилия были направлены на развитие тяжелой промышленности, в ущерб всем остальным видам деятельности, то сегодня гонимся за инновационным развитием, и снова в ущерб другим видам производства.
Другой возможностью, использованной с большим запозданием, было развитие мелкого кредита. Несмотря на то, что первое ссудо-сберегательное товарищество было открыто еще в 1865 г., а с 1895 г. действовало Положение о кредитных кооперативах, они не играли практически никакой роли до столыпинской реформы. Чтобы понять, на что они способны и какой вклад смогли бы внести в развитие экономики страны, если бы их развитием занялись раньше, посмотрим на некоторые цифры: «Если в 1905 г. их количество составляло 1680, то в 1913 г. – 13 015, а в 1916 г. – 16 261. Численность членов товариществ за 1905–1916 гг. выросла с 729 тыс. до 10,5 млн человек, а вклады – с 37,5 млн до 682,3 млн руб.» Средний размер выданных ссуд колебался от 69 руб. в южных губерниях до 37 руб. в остальных. Казалось бы, немного, но был и другой эффект. Кредитные кооперативы подорвали влияние ростовщичества в деревне, существенно снизили стоимость кредитов. «Благодаря деятельности товарищества для ремесленников, кустарей и земледельцев открывается возможность обходиться без кредита частных лиц, скупщиков товара и т.д., обходящихся всего дороже. Пользование кредитом частных лиц сократилось очень сильно. Положение лиц, занимающихся промыслом разного рода, облегчилось, так как имеется возможность делать более крупные хозяйственные заготовки (материал, скот), выжидать лучшие цены». М.И. Туган-Барановский, исследовавший деятельность кредитных кооперативов, пришел к выводу, что она в первую очередь служила интересам среднего крестьянства. Можно сделать осторожный вывод, что если бы развитием мелкого кредита активно занялись еще в девяностые годы XIX века, то удалось бы хоть сколько-нибудь понизить уровень бедности в деревне, что положительно воздействовало бы на экономический рост.
И вот они хлопочут целыми годами, чтоб им дали такого чиновника, который клеймил бы их произведения, они соглашаются платить ему разъездные деньги, собственными силами сооружают пресс, несколько раз выезжают в Петербург с хлопотами, но до сего времени ничего добиться не смогли.
С развитием городов и мелким кредитом связано развитие кустарной промышленности. Вопрос о ее поощрении был в числе поставленных перед уездными и губернскими комитетами в рамках Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Подавляющее большинство комитетов высказалось о необходимости развития кустарной промышленности.
Поощрение развития кустарной промышленности было важным по многим причинам. Во-первых, она обеспечивала дополнительные доходы крестьянам. По подсчетам А.М. Анфимова, отношение доходов от промыслов к доходам от сельского хозяйства составляло от 0,19 до 1,17 раз. Последнее отношение выведено для крестьян без посева. Если взять отношение к денежным доходам, то тогда оно составляло от 1,73 до 2,89 раз. Из этого видно, насколько важной была кустарная промышленность для благосостояния крестьян и развития денежных отношений в стране.
При должном внимании кустарная промышленность могла бы служить значительным подспорьем промышленному развитию страны. Приведу обширную цитату из книги И.Х. Озерова «Экономическая Россия и ее финансовая политика на исходе XIX и в начале XX века», иллюстрирующую возможности малого предпринимательства: «Между тем, несмотря на полную заброшенность, наш кустарь все еще бьется, и в некоторых случаях он достиг крупных результатов: так, серпы шли к нам первоначально из-за границы по высокой цене, до 60 к. за штуку, а теперь кустарями Владимирской губернии производится серпов более миллиона штук ежегодно по цене от 15 до 24 к. за штуку, и эти серпы идут не только по всей России… но отправляются в Болгарию, Сербию, Румынию, Турцию и даже в Японию и Китай. Якорные цепи у нас прежде были исключительно английские; но вот один кустарь в своей убогой кузнице начинает их ковать, создается новое обширное производство, а эти цепи не только не хуже английских, но даже лучше их, и тем не менее они продаются в три раза дешевле английских – и это только потому, что кустарные цепи отпускаются на рынок не опробованными, как английские… И вот они хлопочут целыми годами, чтоб им дали такого чиновника, который клеймил бы их произведения, они соглашаются платить ему разъездные деньги, собственными силами сооружают пресс, несколько раз выезжают в Петербург с хлопотами, но до сего времени ничего добиться не смогли (!). Десятки миллионов тратятся у нас на поддержание крупной железоделательной промышленности и стесняются затратить несколько тысяч, чтобы поставить на правильную почву новое обширное кустарное производство». Ситуация до боли знакомая и сегодня.
И еще одна обширная цитата, связанная с возможностью экспорта изделий народного промысла: «Мне лично известна фирма Ropes & Co, которая уже 50 лет занимается скупкой холста в России и продажей его в Америке. В Англии нет ни одного магазина мануфактурных товаров, где бы не держали русского холста под рубрикой Russian crash, по большей части самого грубого свойства. Большая фирма Тифани в Нью-Йорке торгует сибирскими камнями, русскими кружевами и строчками и посылает своего приказчика в Россию, где он скупает эти товары и живет 7 месяцев из 12-ти. На лучшей улице Лондона Regent St. лет 15 существует магазин русских вышивок… Замечательно, что во всех этих примерах отсутствует русская инициатива; идея расширения сбыта для русских кустарей не существует <…> Если б теперь же обратить внимание на этот сбыт изделий, которых во всех голодающих местностях много и которые в России никакого сбыта не имеют, можно бы оказать огромную помощь. Вместо продажи скота, сжигания изб и дворов на топливо, т.е. полного разорения крестьянского хозяйства, лучше было бы им продавать то, что можно снова пополнить исподволь, а главное установить этим сбытом за границу и обеспечить заработок каждой крестьянской семье».
Исторический опыт других стран показывает, что бездефицитный бюджет и положительное сальдо внешней торговли, ради которых жертвовали многим, вовсе не являются необходимым условием экономического развития.
Процитированное показывает, что кустарная промышленность обладала серьезным потенциалом, и для развития ей требовалась поддержка и благоприятные условия. Со стороны государства – организация кредита, обустройство городов и, при необходимости, административная поддержка. Ни того, ни другого не делалось, за исключением мелкого кредита, который заработал в ходе столыпинских реформ. До первой русской революции кредиты на поддержку кустарной промышленности составляли совсем ничтожные суммы. «Ссуды ремесленникам и кустарям в 1897 г. составляли 705 тыс. руб., в 98 г. – 285 тыс. и, наконец, в 901 г. – 272 тыс.».
Но и российские деловые круги, которые могли извлечь для себя пользу из развития кустарной промышленности, тоже ничего не сделали.
Сегодня любимым предметом разговоров на экономические темы является потребность в развитии малого предпринимательства. И мы умело критикуем государство за то, как мало содействия оно ему оказывает. Но никогда не обсуждается, что мы сами можем сделать, чтобы помочь ему развиться.
В заслугу С.Ю. Витте можно поставить то, что им была разработана и воплощена программа индустриального развития, пусть и несвободная от недостатков. Если бы такой программы не было, то вряд ли был бы тот экономический рост, который Россия пережила в последнее десятилетие XIX века.
С.Ю. Витте, сделав ставку на индустриальное развитие, считал, что для подъема промышленности необходим протекционизм, сбалансированный бездефицитный бюджет, положительное сальдо внешней торговли. Ради этого он пренебрег развитием сельского хозяйства, мелкого производства, обустройством городов, тем самым отказавшись от использования иных возможностей экономического развития страны.
Исторический опыт других стран показывает, что бездефицитный бюджет и положительное сальдо внешней торговли, ради которых жертвовали многим, вовсе не являются необходимым условием экономического развития. «Во имя "духа капитализма" США периода быстрого роста смело шли на дефицит внешнеторгового оборота, дефицит бюджета и наращивание государственного долга… За столетие 1858-1957 гг. США имели дефицит государственного бюджета 47 лет; при росте доходов государственного бюджета за полвека 1858-1907 гг. в 14,5 раза, государственный долг вырос за этот период в 25 раз. Нормой (в смысле фактического положения вещей) в период "дикого капитализма" было и отрицательное внешнеторговое сальдо…».
Экономическая политика П.А. Столыпина и В.Н. Коковцева во многом была продолжением курса С.Ю. Витте. Но массовые крестьянские выступления в ходе революции 1905-1907 гг. заставили их провести не только крестьянскую реформу, но и обратить внимание на развитие мелкого кредита, слегка ослабить эмиссионную политику, заняться улучшением положения рабочих. Это сразу же расширило внутренне потребление, что привело к возобновлению экономического роста в 1909 г.
Для того чтобы показать в какой мере мы повторяем ошибки прошлого, позволю себе привести еще одну обширную цитату: «Хозяйственная система каждой страны представляет собой переплетение разных производственно-технологических укладов — от самых передовых до уже освоенных и даже затухающих. При этом рост совокупной эффективности хозяйства не есть результат развития лишь новейшего уклада. Для хозяйства не менее важно систематическое развитие и обновление «старых» производств. Вот что по этому поводу говорила профессор Карлота Перес на конференции «Эксперта» осенью 2012 года: «Ключевой вопрос текущей повестки дня: что производить? Мы имеем три альтернативы: отрасли текущего технологического уклада, то есть сектор ИКТ; отрасли будущей технологической волны (био-, нано-, “зеленые” технологии). И наконец, отрасли прежних технологических укладов — от услуг до сельского хозяйства. Какую же альтернативу предпочесть? Правильный ответ состоит в том, что вы должны выбрать все три возможности сразу. Вы должны делать все! Хотя и с разными целями, с различным ожидаемым влиянием на занятость и доходы. ИКТ обеспечивают базовую инфраструктуру и техническую поддержку всей экономики. Отрасли будущей волны гарантируют вашу независимость, самодостаточность в будущем. “Старые” отрасли представляют собой основной источник занятости. У вас огромный внутренний рынок. Не будьте глупцами, не делайте вид, что не замечаете его. Страна, претендующая на лидерство, не может специализироваться на двух или трех продвинутых отраслях или технологиях. Она должна занимать достойные позиции в широком круге отраслей»».
Т.е., если сто лет назад все усилия были направлены на развитие тяжелой промышленности, в ущерб всем остальным видам деятельности, то сегодня гонимся за инновационным развитием, и снова в ущерб другим видам производства.
