По субботам Ratel.kz публикует главы из будущей книги кинорежиссера и писателя Ермека Турсунова
И ростом он был невысок, и фамилия у него была подходящая – МУСАЛИЕВ. Поэтому люди прозвали его – МУССОЛИНИ.
Человек он был беспокойный. Суетной. Увлекающийся. Но аккуратист. Ходил в хромовых сапогах. Офицерских. Чистил их и натирал сам. До блеска.
Выписывал кучу разных журналов. Среди них преобладали в основном научные и технические.
И «Вокруг света», естественно. И «Здоровье». И «Юный натуралист»…
Про охоту любил и рыбалку. Про путешествия.
Газеты читал. Все. Даже «Казправду».
Садился на свой стульчик в тенёчке, обкладывался газетами и надевал очки с толстыми линзами. Отчего глаза его делались по-семитски выпуклыми, и он становился похож на ДАЛИ. Правда, без усов.
Пока читал – комментировал.
- Ты смотри, чё делается, а!
Качал головой:
- Расстрелять надо, - обращался он к кому-то. - И так уже десять лет лишних живет, сволыш.
Его действительно побаивались. Ну, во всяком случае, остерегались. Потому что Муссолини был жутко напичкан всякой газетно-журнальной информацией и никогда за словом в карман не лез. Друзей своих и сверстников-старичков вечно поучал. При этом частенько употреблял незнакомые слова и всякий раз вставлял их в самый неожиданный момент. И всегда у него это получалось складно и к месту.
Даже матерился он вычурно.
- Робеспьер твою мать, - ругался он, делая ударение на «пьеррр». И все безмолвно соглашались: да, так оно звучит убедительнее.
Идеи он рожал на ходу. Ругал всех за невежество и лень. За окостенелый деревенский быт. За инертность и силу привычки.
- Вот чего сидите? – набрасывался он на старичков, что грели свои кости на солнце. – Набили рты насваями и сидите. Оплевали все вокруг.
- А чего делать?
- Шевелить надо мозгом! – яростно тыкал себе в лоб Муссолини указательным пальцем. – А то как сидели пятьсот лет на одном месте, так и просидите. А мир уже другой. Мир нас ждать не будет. Кругом инновация!
Его плохо понимали. И тогда Муссолини затевал что-нибудь новенькое и на собственном примере пытался доказать, что мир на самом деле изменился.
В прошлый раз он ходил ругаться с председателем. В контору. Ему не нравилось, что тот тоже «не шевелит мозгом» и роет арыки по старинке. Неправильно. Причем он ходил к нему не с пустыми руками, а со своими собственными чертежами. Согласно этим чертежам, арыки надо было рыть не вдоль улиц, а сразу подводить к огородам.
- И тогда была бы инновация! А так...
Потом он ходил в школу и поругался с директором из-за того, что тот неправильно использует учебный трактор. Что дети все равно учатся ездить на нем всего один раз в неделю. Все остальное время он простаивает. И потом: не все дети вырастут трактористами. А вот если использовать этот трактор на нужды поселка, то была бы всем польза. Огороды те же вспахивать, к примеру.
Муссолини никто не слушал. Привыкли.
Тогда он плюнул на всё и решил придумать что-нибудь сногсшибательное. Конкретное. Аховое. Так, чтобы все поняли: вот она – инновация! Вот оно – шевеление мозгом!
И он взялся… за пчел. За обыкновенных пчел. Медоносных.
В каком-то журнале ему попалась на глаза статейка о выгодах этого хлопотного дела. И Муссолини загорелся.
У него зачесалась лопатка. Верный знак.
Так случалось всегда. Лопатка служила сигналом. Это как звонок из космоса.
Расклад был прост, как солдатская каша.
Пчелы – вот они. Цветы – полный огород. Надо только достать улей и медогонку с фильтрами – чтобы качать мед. Желательно из нержавейки. Все остальное – по ходу.
Дело сулило явные барыши. Оно, можно сказать, само просилось в руки. Казалось, стоит взяться - и манна небесная сама посыплется горстями с неба и заполнит весь двор с палисадником в придачу…
Муссолини яростно поскреб пятерней лопатку, звучно крякнул в кулак и поперся к своим старикам-насвайщикам.
Те вроде как и не уходили никуда. Каждый сидел на своем месте, в той же позе. Обсуждались последние новости. Их было не так много.
У Каркена отвязался бык и сломал ногу племяннику. Зоотехник украл машину картошки: ночью у него во дворе разгружалась фура. Соседи видели, как они там всей семьей таскали ее почти до утра в подвал мешками. Ну, и ходят разговоры о том, что на следующий год к 9 мая ветеранам поднимут пенсии. Дело уже решенное, вот только думают – на сколько...
Муссолини не стал сразу раскрывать карты, а лишь молча кивнул и пристроился с краешка.
Старики насторожились. Они знали: Муссолини просто так молчать не будет. Муссолини что-то задумал. И замолчали тоже. Они знали: Муссолини не выдержит.
Прошло минут пять. И Муссолини не утерпел.
- Вот, возьмем нашего барана, - начал он и поднял по своему обыкновению палец к небу. - Скоко с ним мороки? Кормить надо, поить надо, стричь надо, пасти, заготавливать на зиму сено… И это еще не все. Плодятся они в феврале, в самый мороз. Каждую караулишь. Сараи утеплять, воду всё время менять… Е-ех-х… Робеспьер!
Муссолини обвел всех строгим взглядом. Старики молча слушали. Не перебивали.
- А пчела?! - почти выкрикнул вдруг Муссолини и изобразил пчелу.
Старики от неожиданности передернулись, но оценили – похож.
- Пчела! - продолжил Муссолини. - Ей ничего не надо, она сама пасется. Стричь и поить ее тоже не нужно. Так?
Муссолини еще раз посмотрел на всех испытующе. Старики переглянулись и вроде как согласились: да, действительно, пчелу стричь не нужно. И поить. И пасется она сама.
- А зимой она спит, - привстал со своего места Муссолини и показал, как спит пчела. Тоже вполне убедительно: глаза прикрыты, крылья сложены на груди. Муссолини даже храпнул для убедительности.
Старики восхищенно переглянулись.
- А как только наступает весна, она полетела собирать мед. Сама!
Муссолини протер глаза, вытянул хилую шею и замахал крылышками: пчела полетела собирать мед.
Старики одобрительно закивали головами. Муссолини воодушевился.
- А вы знаете, сколько меда за сезон собирает в среднем рабочая пчела?
Старики пожали плечами. Они не знали – сколько меда за сезон собирает рабочая пчела. Они даже не знали, что пчелы делятся на рабочих и их начальников.
- Много! – не стал ударяться в детали Муссолини. – А теперь давайте посчитаем. Одна пчела в среднем за сезон собирает меда на двадцать пять рублей. А их там, этих пчел, в одном доме – мильон.
- Ну уж – мильон, - подал, наконец, голос Оратай. Тоже – фронтовик. Под Сталинградом ногу потерял. Он больше всех спорил с Муссолини. Не любил его.
- Ну, хорошо, не мильон, - махнул рукой Муссолини. - Ну, триста тысяч, твою робеспьеррр! Что? Мало? Это ж целая дивизия!
Старики снова переглянулись.
- Вот скоко у тебя баранов? – вцепился в Оратая Муссолини. - Восемнадцать. Маленький взвод. Так?
В ауле все знали, сколько у кого баранов.
- Ну и что? Тебе-то какое дело до моих баранов?
- Никакого мне нет дела до твоих баранов, как и до тебя самого, - хмыкнул Муссолини. - Я о другом говорю. Одно дело – восемнадцать, а тут – триста тысяч!
- И что?
- И каждая несет в дом.
- Что несет?
- Мед, балбес! - торжествующе крутанул пальцем перед носом Оратая Муссолини. - Каждая пчела несет к себе в дом мед! На двадцать пять рублей за сезон.
- Эй, Муссолини, - подал голос Каркен.
Тоже воевал, и тоже вместе выросли в одном селе.
- Где ты слышал, чтобы казахи пчел разводили? Не наше это дело.
- А кто тебе сказал, что казахам запрещено разводить пчел? - взвился Муссолини. И чтобы добить всех окончательно, выбросил свою «небитку».
- Мир меняется. Все давно ушли вперед. Инновация! А если мы так и будем сидеть со своим насваем, то нам ничего не останется. Так и будем глотать пыль за всеми. Понимать надо.
Тут уже никто не решился спорить. Все знали, что мир меняется, что все уже давно ушли вперед, но насвай еще не кончился. (И не дай аллах, чтоб кончился. Если честно.)
- А вы знаете, что пчелами даже лечат, - вспомнил тут кстати кусочек из статьи Муссолини.
- Как это?
- Пчелиный укус полезен для здоровья.
Старики заулыбались.
- Чего лыбитесь? - возмутился Муссолини. - Не верите?
Старики не переставали улыбаться.
- Непроходимые вы люди, - сплюнул зло Муссолини.
- Меня вон в прошлом году на сенокосе пчела в зад ужалила, и что-то я никакой пользы не почувствовал, - включился в разговор Кенжебек. - Неделю старуха жопу мне маслом мазала. Сесть не мог. Лежа ел.
- Так это же терапия! - снова поднял палец Муссолини. - Она ж тебя всего один раз ужалила. И не туда – куда надо.
- А как ты ей объяснишь, куда тебя надо жалить? - включился Оратай.
- Это надо курс пройти, - не обратил на него внимание Муссолини.
- Какой курс?
- Пчелиной терапии.
- А-а, ну-ну…
- Ой, балбесы, - вздохнул Муссолини. - Ну, балбесы. Сидят тут, и ничего им не надо. А вы хоть знаете, что такое прополис?
Старики не знали.
А может, и знали, но не стали говорить. Промолчали. Ну его к черту. Прицепится, не отвяжешься…
- А вы знаете, что мать Гагарина – найманка? - вставил вдруг ни с того ни с сего Муссолини.
Старики вытаращились.
Про матушку Гагарина Муссолини, конечно, загнул. И сильно, надо сказать, загнул. Но уж больно хотелось ему расковырять, расшевелить, растормошить эту дремучую публику.
Иногда, когда ему в разговоре не хватало аргументов, он пользовался таким приемом: мог залепить какую-нибудь лабуду несусветную, а потом сам ходил, удивлялся – откуда, мол, прилетело?
- Она – аргынка, - авторитетно возразил вдруг Оратай.
- С чего это аргынка? - включился Кенжебек. - Отец у ней жетысуйский. С Маловодного. Значит, она капалка.
- Кто тебе сказал, что она… - начал было Оратай, но тут Каркен свернул затевающуюся дискуссию.
- Ладно! - гаркнул он и вытащил из-за губы насвай. Скатал его в катышек и швырнул подальше в кусты. - Чего ты хочешь?
- Надо разводить пчел, - по слогам произнес Муссолини.
Старики замялись. Было видно, что никто особо не горел желанием браться за пчел.
- Разбогатеем, - выкинул последний козырь Муссолини.
С минуту длилась пауза.
- Давай так, - предложил Оратай. - Ты пока богатей один. А мы потом поддержим. Если чо…
Муссолини окинул всех презрительным взглядом и кисло улыбнулся.
- Эх, вы-й, насвайщики, - хмыкнул он. - Я так и знал. Так и знал. Но ничего, я вам докажу. Но будет уже поздно. И потом не говорите, что не говорил.
И пошел.
Через пару дней его видели в райцентре. На птичьем рынке. Он был деловит и сосредоточен. Из кармана его торчал справочник начинающего пчеловода.
Домой он вернулся на грузовике. С большим баулом в руках. Какие-то сосредоточенные мужики помогли выгрузить улей и уехали.
Жена, пугливая Кульжамал-апа, всплеснула руками.
- Ой-бай, это что?
- Что-что? - передразнил беззлобно Муссоллини. - Не видишь, что ли?
- На собачью будку похоже.
- Сама ты… - скривился Муссолини. - Будка... Это – улей, старая. Пчелиный дом.
- Мамочки, - удивилась Кульжамал. - У пчел что, бывают свои дома?
- А ты не знала? - язвил Муссолини. - Это дикие пчелы, как бродяги живут, где попало. А домашние живут у себя дома.
У Кульжамал рот открылся.
- А что, пчелы бывают домашние и дикие?
- Да ну тебя, - махнул Муссолини и стал не спеша выкладывать из мешка содержимое.
- А это что? - удивилась еще больше Кульжамал.
Она никогда не видела столь диковинные вещи: железки какие-то причудливой формы, зажимы всякие, решетки, дымари…
- Это дымовушка, чтобы дым делать, - авторитетно принялся объяснять Муссолини. - А это – поилка. Их поить надо. Раз в день. А это – рамки сотовые. А это – маска.
И Муссолини одел на голову массивную штуковину, похожую на рыцарский шлем.
- Құдай сактасын, - перепугалась Кульжамал. - Ты что, на войну собрался?
- Какая еще война, - хмыкнул Муссолини. - Так надо. Пчелы это тебе не бараны. Тут – наука. Бизнес будем делать.
- Чего будем делать? – не поняла Кульжамал.
- Разбогатеем, говорю.
- А-а-а, ну хорошо, - прикусила губу Кульжамал и, вконец расстроенная, пошла в дом. - Только это, - обернулась она на пороге, - ты этот свой пчелиный дом поставь куда-нибудь подальше. В огород.
- В огороде цветы не те, - ответил Муссолини. - Надо в сад поставить. Там пыльца богаче.
- Какая еще пыльца? – не поняла снова Кульжамал.
- Ой, ладно, - махнул рукой Муссолини. - Ты иди лучше. Иди. Ставь свой самовар. Я щаз.
И всё.
С тех пор обычный поход в туалет стал серьезной проблемой для домашних.
Как назло, яро зацвела вишня. Буйный ее аромат сластил воздух. Чтобы пройти к сортиру, надо было непременно миновать эту вишню.
Пчелы не пропускали. Они принимались свирепо гудеть и кружиться. Приходилось обходить дерево через соседский двор, всякий раз натягивая на себя извиняющуюся улыбку.
Соседи затевали разговор: кто что ел в доме Муссолини и что пил. И в каком количестве. Обсуждали и строили предположения. Причем вслух и громко. Так, чтобы эти беседы не оставались тайной только двух семей. Чтобы они стали достоянием всей общественности.
Но, по большому счету, в мерном течении поселковой жизни мало что изменилось. В ауле вообще не любят перемен. Вот клуб новый затеяли строить, а то старый совсем развалился. И асфальт пообещали в следующем году проложить. Хотя его каждый год обещают проложить.
А так – все по-прежнему. По старинке.
Лишь изредка небольшое оживление вносил Муссолини.
Время от времени можно было видеть, как он бегает по саду. В маске и с дымовушкой. За ним, как за подбитым «мессером», тянется неровный шлейф едкого дыма.
Мальчишки любили за ним наблюдать. Смеялись. Ну, кино, ей-богу.
Стремительно маневрируя меж яблонь, Муссолини с разгона прыгал в малинник и там замирал. На какое-то мгновенье устанавливалась тишина. Потом – короткий вскрик: «Оттвоймать!», и Муссолини, выпрыгнув из кустов, бежал в сторону загона. Там рядом был погреб. Он нырял туда и отсиживался. В прохладе.
К вечеру все садились пить чай за низенький дастархан.
Пили молча. В воздухе повисало невидимое напряжение.
Кульжамал боялась смотреть на мужа. Муссолини всякий раз выглядел по-новому. То он походил на МАО Цзэ Дуна, то на Фантомаса, то на одного жизнерадостного певца, который утверждал, что на оленях намного лучше, чем на самолете. А однажды он стал похож на самого Муссолини…
- Матку надо поменять, - обронил он однажды, когда они с Кульжамал уже легли спать.
- А чем тебе эта не угодила?
Кульжамал тоже проштудировала внимательно справочник пчеловода и о некоторых моментах эксперимента с пчелиной инновацией имела собственное мнение. И она хорошо знала, что матка стоит денег. А пенсия через месяц. Да и надоело уже покупать всякую ерунду из-за этих бесполезных пчел.
- Надо - и всё, - не стал разводить полемику Муссолини и отвернулся к стене.
Кульжамал подождала чуток, собираясь с мыслями, и завела свое.
- Вот я не пойму, разве может какая-то насекомая стоить по цене целого барана?
- Она может стоить, как лошадь, - пробухтел в стену Муссолини, не оборачиваясь. - Если ценная.
- Это спекулянты придумали, - не унималась Кульжамал. - Они знают, что на свете живут разные дураки, вот и пользуются.
Муссолини помолчал. Потом выдвинул свой аргумент.
- Выходит, все те, кто делает мед и считает барыши – дураки?
- Чего-то я не вижу никаких барышей, - усмехнулась Кульжамал. - Ходишь вон, детей пугаешь. Как будто лошадь в лицо копытом пнула. Люди перестали узнавать.
- Это временные трудности, - ответил Муссолини. - У всех так поначалу. Надо перетерпеть.
- М-м, - хмыкнула снова Кульжамал. - Ну, терпи, терпи. А мне лично надоело.
- А что тебе надоело? Не ты же с ними возишься, - повернулся, наконец, Муссолини к жене. - Пчелы – они как люди. Им нужно привыкнуть к новому месту. Это ж русские пчелы. Я их у одного пасечника купил. Он из Брянска приехал.
- Боже мой, - всплеснула руками Кульжамал. - Теперь у него пчелы русские. И что, ты теперь собираешься из них казахских пчел делать?
- А я чем, по-твоему, занимаюсь? Это ж целый процесс. Неоднозначный.
- Ну надо же, - отвернулась Кульжамал, кутаясь в одеяло, - тогда тебе придется из них сразу капалов делать. А то они начнут собирать тебе мед по-аргынски, и никто его здесь у тебя не купит.
На этом разговор свернулся, и старики вскоре захрапели.
Муссолини снилось, как будто он упал в громадную бочку с медом и там барахтается. И не может вылезти. Над ним кружатся пчелы и строят ему противные рожи. Одна из них сильно смахивает на Оратая. А Кульжамал черпает мед ведрами и хихикает-хихикает…
- Аргыны! - кричит. - Это аргыны тебе весь мед испортили!
Муссолини тянет к ней руки: помоги мол, а она словно не замечает, дура. А его всё засасывает, засасывает вниз, и он потихонечку тонет.
Кошмар, одним словом.
Наутро Муссолини сразу же после чая направился к насвайщикам и затеял лекцию о разновидностях пчелиных маток.
- Вот возьмем, к примеру, матку, - начал он, устремив палец к небу. - Матка у них, считайте, заместо председателя колхоза. Только она не такая, как наш балбес, который даже арыки не может правильно прорыть. Она – правильная. Она за всех болеет и переживает. Потому как она всем им – мать. Понятно?
Старики вникали.
Муссолини продолжал.
- Вот сейчас август, и у них скоро начнется свадьба. В природе же все строго по расписанию: когда спать, когда есть, когда детей заводить. Это у людей всё как попало.
- Что он говорит? - не расслышал Оратай. - Что у них начнется?
- Свадьбы у них в августе, - подсказал кто-то.
- Вот, правильно, - кивнул Муссолини и не спеша продолжил. - После свадьбы матка рожает пчелят. То есть – яйца. Помногу. Как исабековская жена. (У скотника Исабека было тринадцать детей и жена его снова ходила беременная.) Хорошие детки становятся рабочими пчелами. Трудягами. А плохие становятся насвайщиками.
- Чего-то ты тут опять компостируешь, - вставил Оратай, которому не понравилось обидное сравнение.
- Ничего я не компостирую, - повернулся к нему с достоинством Муссолини. - Так и называются – трутни. Они не работают, а только сидят вот так вот, посасывают свой насвай и жрут всё, что им приносят рабочие пчелы. У них вообще всё как у людей.
- Ну-ну. И что потом?
- Потом, когда наступает пора заводить новых детей, матка выходит из дома.
- Одевается, наверно? Губы красит? - попытался поддеть Оратай.
- Не смешно, - парировал Муссолини.
- Зачем? - подал голос Каркен.
- Что – зачем?
- Зачем она из дома выходит?
- А затем, - ответил степенно Муссолини, - чтобы остальные пчелы-айгыры устроили кыз-куу.
- Чего-чего? – скривился Оратай.
- Чего они устраивают?
- Байгу, говорит, они устраивают.
- Ха! Пчелы-айгыры устраивают кыз-куу! Ха! - заржал Оратай. - А кокпар они не устраивают? Может, они потом всю округу на той собирают?
- Какая еще байга? - не поддавался провокациям Муссолини, снисходительно барабаня пальцами себя по колену. - Это же я вам на вашем языке объясняю, охломоны. Упрощаю, так сказать. Вы ж не поймете по-научному.
- Ну-ну, и что потом? Кыз-куу пчелы устраивают.
- Вот, значит, - терпеливо пояснял Муссолини, - выходит матка из дома, покривляется на пороге, а потом летит прямо туда!
Тут Муссолини резко вскинул свой палец вертикально вверх, словно хотел проткнуть им небо.
И все посмотрели вверх. Туда, куда указывал Муссолини. Вернее, туда, куда якобы полетела пчела-матка.
- И за ней тут же погнались все остальные.
- Кто погнался?
- Пчелы-айгыры! - рубанул ладонью воздух Муссолини и показал пчел-ухажеров, которые погнались за маткой. - И вот они летят за ней, летят и по одному начинают падать. Отставать.
- Что это за мужики, которые с коней падают? - скривился Оратай.
- Идиот! - махнул на него Муссолини. - С каких еще коней? Это ж пчелы. Они летят за маткой. А матка в два раза больше и сильнее любой другой пчелы. И, чтобы ее догнать, нужно быть настоящим джигитом, а не таким, как ты, трухлявым пнем! Понял?
- Кто тут пень?! - возмутился было Оратай, но на него зашикали. Заткнули. Всем был интересно, что там по сюжету дальше: догонят айгыры или не догонят эту вертлявую матку.
- И что?
- Что потом?
- Ну и?
- И вот, кто ее догонит, тому она и даст, - закончил без подробностей Муссолини.
- А если их много?
- Кого?
- Ну, тех, кто там ее догонит…
- Всем даст, - ответил Муссолини без сомнений. - Никого не обидит.
- О, щещең! - выдохнул Каркен.
- А ты думал! - подытожил Муссолини и выпятил нижнюю губу. - Я ж вам говорю, тут не всё так просто. Тут – наука. Это тебе не баранов пасти. Вот, смотрите, тут один академик пишет.
И Муссолини вытащил из кармана, затасканный уже порядком, справочник пчеловода. Раскрыл на нужной странице и стал вслух с выражением читать:
«Общение с пчелами вызывает массу радостных эмоций, обогащает духовно и облагораживает. Иметь пчел и ухаживать за ними — величайшее наслаждение. Для того чтобы с успехом вести пчеловодство, нужны внимание, аккуратность, догадливость, сметливость, а этими качествами обусловливается и трезвость…»
Тут он со значением оглядел стариков.
- Трезвость! Понимаете?
И далее.
«…Существует мудрая поговорка: «У дурных людей пчелы не ведутся». И это – правда. Всегда надо помнить, что пчела твой друг и партнер. Вы работаете вместе».
- Вот! - закончил Муссолини и выпятил грудь. - У дурных людей пчелы не ведутся. Некоторым тут вообще не стоит этим заниматься.
- Ну-ну, пчеловод херов, - отозвался Оратай. - И где же твой мед?
- Скоро уже, - запихнул справочник обратно Муссолини. - Скоро. Просто я жду, когда у них свадьба пройдет, а потому уже доить начну. Качать то есть. А вы тут можете сидеть дальше и мусолить свой насвай.
Неизвестно, чем бы закончился разговор, но тут прибежал соседский пацан Ергазы. Он был так взволнован и так напуган, что позабыл настоящее имя Муссолини.
- Муссолини-ата! - закричал он. - Муссолини-ата! Там ваши пчелы залетели в наш сеновал и не уходят!
Все тут же поскакали с мест и поспешили на место происшествия.
Тут уже собрался народ. Всем было интересно. Пчелиный рой клубился под крышей соседского сарая. Люди стояли на почтительном расстоянии и не знали, что делать. Ждали Муссолини.
- Вот, - сразу же с ходу заявил он. - Видите?
- Что?
- Я ж говорил! Пчелиная матка вышла из дома и сейчас она должна полететь вверх.
- Зачем? - спросил кто-то.
- У них сейчас начнется кыз-куу, - ответил Каркен.
- Что у них начнется? - не расслышали в толпе.
- Какой еще кыз-куу?
- За кем погонятся?
- Что украли?
- Невесту украли! - оскалился Оратай. - Свадьба у них. Пчелиный той.
- У кого свадьба?
- Кто женился? - раздались голоса.
Короче, толпа шумела. Никто ничего не понимал.
- Ты это, - обратился сосед к Муссолини, - ты бы не мог эту свою свадьбу поскорее убрать, а то покусают детей ненароком.
- Щаз, - сказал Муссолини и пошел за лестницей.
По пути захватил дымовушку и маску. Не спеша развел тут же во дворе огонь, заправил дымарь, надел маску и приставил лестницу к крыше. Все это он проделал степенно, без суеты. Он понимал: теперь все зависит от него.
- Вы бы отошли чуток, - обратился он ко всем из-под маски.
Все мигом отступили.
Муссолини полез наверх.
Люди затаили дыхание. Со стороны все это действо походило на представление, когда дрессировщик раскрыл пасть льву и вот-вот собирается засунуть туда свою голову.
Пчелы, почуяв чужака, тревожно ощетинились и грозно зажужжали. Толпа внизу инстинктивно отшатнулась и отступила еще на пару шагов. Но любопытство побеждало.
- Спокойно, - поднял руку Муссолини и приблизился вплотную к темнеющему рою. - Надо матку тут найти - и всё. Возьму ее и отнесу обратно в улей. Они успокоятся и полетят за ней.
- А как ты там ее найдешь? - крикнул снизу сосед. - Они же все одинаковые.
- Не одинаковые, - прошептал уже себе Муссолини и стал осторожно окучивать пчел дымом.
- Во дает! - донеслось из толпы.
- Наука, - удивился вслух кто-то.
- Ты смотри, а, - произнес Каркен.
- Щаз поглядим, кто кого, - усмехнулся Оратай.
По идее от дыма пчелы должны были опьянеть, расслабиться и потерять бдительность. Так было написано в справочнике. Но пчелы почему-то не пьянели.
- Может, наддашь? - подсказал кто-то снизу.
Муссолини наддал. И вскоре исчез в дыму вместе со всем своим роем.
Люди в толпе закашлялись.
- Эй, Муссолини! - закричал сосед сдавленным голосом. - Там в углу сено. Прошлогоднее. Чиркнешь - и кранты.
Муссолини перестал дымить и спустился вниз. Отдышаться.
Снял маску. Лицо его стало черным, и теперь он был похож на предводителя движения рабов против засилья белых эксплуататоров.
- Они сейчас возбуждены, - заявил он, размазывая копоть по лицу. – Брачный сезон. Сами понимаете. На дым не реагируют.
- А может, тогда водичкой? - предложил кто-то.
- Точно! - воскликнул сосед. - Надо полить их водой, тогда крылья у них намокнут, и они все попадают. И там ты уже найдешь свою матку.
- Разве можно их водой? - усомнился Каркен.
- Конечно! - встрял Оратай. - Вон бабочка: намокнет под дождем и летать уже не может. Валяется. И все они так. Они ж все по сути, как мухи.
Муссолини почесал взмокший затылок. Идея ему не очень нравилась, но в ней что-то было. Поливать пчел водой он еще не пробовал, но по законам физики вроде как всё сходилось. От воды крылья тяжелеют, и в дождь мухи действительно не летают.
Сбегали за водой. Муссолини надел снова свою маску и полез с полным ведром к пчелам.
Приблизившись к улью вплотную, он остановился, как матадор перед быком, и все снова затаили дыхание. Муссолини подождал чуток и, размахнувшись, жахнул ведро воды в самую гущу.
Затем произошло вот что.
Рой черной тучей метнулся под самую крышу и завис. Погудел там секунду-другую, выискивая, надо полагать, врага, и со страшным воем бросился на странный силуэт с ведром.
Муссолини завизжал так, что толпа, стоявшая внизу, кинулась врассыпную, сбивая друг друга с ног. И вроде как рванули все в разные стороны, но почему-то смешались в кучу: бабы, мужики, дети…Крик, ор, мат…
Муссолини забыл про лестницу и, как заправский каскадер, лихо сиганул с четырехметровой высоты вниз. Приземлился на спину соседу, и они вдвоем покатились по земле.
Сосед сориентировался первым и шмыгнул в сарай.
Муссолини побежал в огород, геройски унося пчелиное облако за собой. Кукуруза вмиг проглотила его с головой. Откуда-то из самых краев огорода донеслось:
- Робеспьеррр!...
Через пару дней Муссолини выписали из больницы, и он снова сидел в кругу насвайщиков.
Помалкивал.
Седые джигиты рассуждали о преимуществах социализма перед лицом надвигающегося коммунизма.
Муссолини вяло слушал, гоняя травинкой муравьев, а потом, когда наступила пауза, задумчиво так произнес:
- Вот возьмем лошадь. Или корову, к примеру.
Все разом повернулись к нему.
- Может, не возьмем? - попытался слабо возразить Каркен.
- Нет, мы возьмем, - поднажал Муссолини, и все, тяжко вздохнув, приумолкли.
- Вот сколько корова приносит телят? – принялся рассуждать Муссолини и сам же себе ответил. - Одного. Ну, двух от силы. Так?
Насвайщики покорно молчали. Они знали: лучше не встревать.
- Лошадь то же самое. В год – одного жеребенка. Это еще максимум.
Пауза.
- А свинья? - выдал, наконец, Муссолини и обвел всех характерным своим взглядом.
- Что – свинья? - устало отозвался Оратай.
- Она за раз может метнуть с десяток!
- Э-эй, айналайын, - как можно мягче возразил Каркен. - Где ты видел, чтобы казахи разводили свиней?
- Ой, да робеспьер твою мать, - выругался тепло Муссолини. - Мир ведь не стоит на месте. Инновация. Всё меняется, всё движется. Надо же шевелить мозгом. А вы тут все сидите со своим насваем…
Когда Муссолини умер, хоронили всем селом.
Председатель толкнул трогательную речь. Директор школы заплакал. И Оратай заплакал. Он оставался последним из той компании насвайщиков.
Ой, да многие плакали…
А потом, когда раздавали по обычаю вещи, кому-то костюм достался Муссолини, кому-то пальто, кому-то маска, а кому-то дымарь…
А вот улей никому не понадобился. Он так и остался стоять в самом дальнем углу сада. Возле старой вишни.
Со временем пчелиный домик осел и скосился на бок. Трава обступила его со всех сторон, и он стал походить на хижину, которую оставили гномы.
Смешной такой игрушечный домик.
Старый. Потрескавшийся. Пустой….
