Традиционно по субботам Ratel.kz публикует главы из будущей книги кинорежиссёра и писателя Ермека Турсунова
На репродукции - армянский царь Арташес, на которого был так похож герой этого рассказа Гамлет Тер-Карапетян.
Читайте здесь предыдущую главу «Кино нашего детства».
Фамилия у Гамлета была весьма благозвучной – ТЕР-КАРАПЕТЯН.
Не сказать, что родители Гамлета сильно увлекались ШЕКСПИРОМ или как-то по-особенному к нему относились. Нет. В этом я убедился, когда к нему на день рождения собрались земляки из разных московских вузов. Были среди них и Панос с Сиропом. Была девушка по имени Серун. И был даже Вильям. Так что Шекспир для армян, как я понял, – свой человек.
Гамлет жил с Малхазом. ЧЕБУРДАНИДЗЕ. По соседству со мной. Через стенку. Общей у нас была только прихожая.
Трудно было найти на свете людей столь противоположных. Во всём. По какому-то странному стечению обстоятельств, они оказались под одной крышей.
Говорят, такие союзы самые прочные. Речь в данном случае идет не только о браке. Речь, скорее всего, о тайнах человеческих взаимоотношений. О магической близости двух совершенно противоречивых персонажей. О необъяснимом родстве двух разноликих миров. О невидимой прочной связи двух крайностей. О добре и зле, в конце концов.
Гамлет был высок ростом. Широк в плечах. Могуч и красив, как лев. Ходил, царственно задрав голову. Одевался весьма изысканно. У него у одного на курсах имелся дипломат из кожи настоящего крокодила и ондатровая шапка в комплекте с дубленкой.
Говорил Гамлет редко и односложно, приятным низким баритоном. В разговоры предпочитал не вступать, да и то лишь, в крайнем случае. Лениво вставлял слово, иногда – два. Иногда – пять. Не больше.
Волосы Гамлет зачесывал назад. Глаза его – два бронебойных снаряда. Ими он сражал наповал всю слабую половину наших курсов и часть вгиковской общаги. Наверняка таким был в свое время знаменитый армянский царь Тигран Великий из династии АРТАШЕСИДОВ.
Чем-то Гамлет напоминал эйзейнштейновского Ивана ГРОЗНОГО в исполнении Николая ЧЕРКАСОВА. Учился Гамлет на режиссера.
Малхаз тоже учился на режиссера, но выглядел полностью наоборот. Он был похож на роланбыковского скомороха из «Андрея Рублева».
Ростом невелик. Суетлив. Суматошен. Одевался вызывающе убого. Даже как-то странно для кавказца. Говорил без умолку. Не затыкаясь и не соблюдая знаков препинания. При этом легко перескакивал с темы на тему. Был неряшлив и всеяден. Мог, к примеру, одновременно жевать вафли с лавровым листом и запивать всё это кефиром. Аристократических манер за ним не наблюдалось. Учился он неважно. Через силу. Многие даже недоумевали – зачем ему вообще понадобилась мудреная режиссура?
В его шкафу пылились пачками футболки, носки, рубашки, свитера, женское белье, косметика… Все это он куда-то относил, сдавал оптом и возвращался со следующей партией дефицита.
В фойе общаги его всё время дожидались подозрительные носатые субъекты с такими же бегающими глазами. Разговаривали они шепотом, яростно при этом жестикулируя. Вахтерша баба Валя их побаивалась.
Творческой фантазией Малхаз никого удивить не мог. Каких-либо особых киношных талантов не проявлял. Мысли его посещали порой самые неожиданные. Ему одному, например, пришла в голову идея провести в общежитие конкурс на самое оригинальное убийство мыша. Или – мышей. Или – мыши. Как правильно?
На нашем этаже их водилось невиданное множество. Причем победителя ждал экстравагантный приз – месячный обед за счет всех остальных слушателей курсов.
Если мне не изменяет память – конкурс он все-таки провел. И, конечно же, стал его единоличным победителем, сделав из мышей своеобразный шашлык. То есть убийство было окрашено национальным колоритом. В чем он выражался? Или – выражалось? Ну да ладно, это уже неважно.
Малхаз не стал мышей травить, топить, резать или душить. Он наловил их с десяток, привязал хвостами друг к другу, облил водой и выставил на балкон. А была зима. По ночам до минус двадцати пяти доходило.
К утру мыши окаменели и превратились в серенький ледяной паровозик.
Малхаза Гамлет высокомерно игнорировал. Казалось, что он его просто не замечал.
С раннего утра можно было услышать, как включилось радио Малхаза. Мне думается, оно включалось одновременно с его пробуждением. Как только открывались его бесноватые глаза.
- Гамарджоба, кацо! - приветствовал он, то ли себя, то ли Гамлета, то ли московское утро и вскакивал на ноги.
И тут же начинал быстро говорить, спрашивать, предлагать, наставлять. В ответ звучало односложное: «Да». «Нет». «Идиот». «Армяне так не делают». «Умрешь не своей смертью». «Только сван может такое придумать».
Иногда Гамлет произносил загадочную фразу: «Какакер». Ею он обычно заканчивал беседу с Малхазом. Что оно означало, никто не знал. И не догадывался. Я, например, до сих пор не знаю. А спросить не у кого.
Студенческое бытие определяло наше общаковое сознание. Вечерами мы собирались у меня в комнате. Или по соседству, у горцев. Кто-то приносил вино, кто-то водку. Девчонки отвечали за еду. Говорили о кино, о театре, о книгах, о том о сём.
Партию первой скрипки вел, конечно, Малхаз. Он тарахтел на все темы. По гулкому коридору гулял его неистребимый сванский акцент.
Малхаз в подробностях знал, где в Москве по дешевке можно достать пластинку ВЫСОЦКОГО или томик ЦВЕТАЕВОЙ, по чем джинсы «Вранглер» с заднего двора ГУМа или же чеснок на Тишинском рынке. Он знал ответы на все вопросы, касающиеся цен и тарифов.
Меню ресторана «Прага» он знал наизусть и мог продекламировать на память с основных блюд в сторону десерта и наоборот.
Однажды он затеял разговор о том, как можно ездить бесплатно в московском метро.
- И как, интересно? - спросила Танечка ДОЦЮК из Киева с явным недоверием в голосе.
- Очень просто, - невозмутимо парировал Малхаз. - Надо заходить в метро в часы пик.
- А там всегда пик, - усмехнулся Эгилс из Риги.
- Нет, - поправил Малхаз, - бывает еще такой совершенно пиковый пик. Когда совсем на базар похоже.
- Там, где ты, везде базар, – невозмутимо заметил Эгилс. Малхаз давно привык к таким вставкам и пропустил колкость мимо ушей.
- Это еще почему? - отозвался Толиб из Душанбе. - Что хорошего в столпотворении? Зачем толкаться?
- Вот именно! В этот момент народ становится, как зомби, - принялся объяснять Малхаз. - «Возвращение живых мертвецов» видел? Вот. Все прутся стеной. А кондукторши – старые бабульки. Чего от них ждать? Они там сидят за стеклом, и глаза у них тоже, как стекло. Все суют им свои абонементы, удостоверения, спецпропуска, и все это мелькает, мелькает, мелькает... Какой нормальный человек такое выдержит? Голова закружится. А тут – старые бабушки.
- И что? - спросила Лигита из Таллина с интересом.
- И то, - отвечал Малхаз. - Я вот, например, всегда жду, когда такой час пик начнется, и только тогда иду в метро. И сразу не к общей очереди становлюсь, а к той, которая с пропусками. И все идут и разворачивают свои документы.
- А ты?
- А я ей фигу показываю и прохожу.
- Как это – фигу? - не поняла Танюха.
- Очень просто, - отмахнулся Малхаз. - Показал ей фигу, а она уже ничего не видит. Свихнулась уже от этих абонементов. Сидит и кивает, кивает, кивает...
- А ты?
- А что я? - поднял указательный палец Малхаз. - Я же еще и гипнозом владею. Гляну ей в глаза, и она - как кролик перед удавом. Раз – и окаменела.
- И что потом?
- А потом я – чик, и прохожу.
- Вот это да! - выдохнула удивленно Таня.
- Офигеть! - добавил Толиб.
- Ну ты даешь! - всплеснула руками Лигита.
И все зацокали языками.
- И давно ты так в метро ездишь? - стал уточнять Толиб.
- Вот уже два года как, - ответил хвастливо Малхаз. - Ни разу не заплатил.
Наступила короткая пауза. И в этой паузе никто не заметил, как побагровела шея Гамлета. А когда заметили, было уже поздно.
- Слушшшай, сссван, - раздалось вдруг грозное шипение. - Сколько можно, а?!
Все вздрогнули. И замерли. Обычно за весь вечер от армянского правителя никто слова не мог дождаться. Он отмалчивался и тогда, когда менялись тостуемые. А тут вдруг такой длинный пассаж. Даже Малхаз перепугался.
- Что? - растерялся он. - Что «сколько можно»?
- А то! - у Гамлета вздулись ноздри. Он дышал так, будто только что пробежал стометровку. - Ты что думаешь, здесь одни дуррраки собрались, да?
- Почему?
- Потому что сколько можно, а?! Сколько можно так нагло врать, а?! - Гамлет уже исчерпал весь речевой запас нескольких своих посиделок, но не собирался останавливаться. Все сидели, боясь шевельнуться, настолько это было неожиданно.
- Ты думаешь, тут одни идиоты, да? - продолжал Гамлет. - Что ты несешь? Как это можно - показать старухе дулю, и она ничего не заметит? Что? Ты думаешь, все тебе тут поверили, да? А может, ты думаешь, что все кондукторы – старые, слепые, выжившие из ума старухи, да? А мы тут все одни кретины, да? Ты будешь молоть всю эту чепуху, а мы будем молча сидеть и тихо слушать, как бараны, да?!
- Чего ты взбесился? - захлопал глазами Малхаз.
- А то, что ты мне надоел! Понял?! Ты мне на-до-ел!
- Ну и что?
- А то! - Гамлет мучительно соображал, что бы ему сделать такое, что склонило бы чашу весов в его пользу. Слов ему не хватало. С русским он был не в ладах. Нож лежал далеко. Ложкой он бы не смог зарезать ненавистного грузина. Штопор – неэстетично. Однако весь это пассив Гамлет с лихвой компенсировал напором.
- Ты и так уже десять лет лишних живешь, и тебя пора наказать! - сделал он в итоге вывод.
Последние слова явно задели Малхаза за живое. Он как-то сразу вдруг собрался и спокойно так произнес:
- И как ты собираешься меня наказать, ара?
Малхаз вызывающе сощурил глаза и склонил голову на бок. Так маскируют свои действия драчливые петухи, когда собираются клюнуть в глаз.
- А так, кацо!
- Ну как?
- А так!
- Ну как? Как? Скажи как?
- Завтра мы все пойдем в метро, и ты покажешь бабушке фигу!
- И что потом?
- А потом, если ты пройдешь, то я тебе поставлю ящик шампанского! И извинюсь. («Извинюсь» в гамлетовском исполнении прозвучало так, как если бы он сказал: «Сделаю харакири»). А если не пройдешь, то завтра же, тут же, в этой комнате, ты при всех признаешь, что ты балабол и трепло! Идет?
- Идет! - воскликнул Малхаз и первым протянул растопыренную пятерню. – Идет! Еще как идет!
- Какакер!
С этим мистическим призывом Гамлет вцепился в протянутую руку с такой силой, словно хотел вырвать всю клешню вместе с плечом. Толиб с трудом разрубил пари.
И снова наступила пауза. Неожиданно и вдруг.
Всё произошло так резко и так стремительно, что никто не успел ничего толком сообразить.
Если честно, присутствующие малость оторопели. Диалог двух кавказцев состоялся на характерной только им высокой, можно сказать, патетической ноте. И оборвался он также молниеносно, как и начался.
Одно было ясно: завтра после уроков пьем шампанское всей группой. Что уже само по себе вдохновляло.
Наутро все курсисты (или курсанты) собрались в фойе общежития.
Это было непривычно, поскольку «в школу» все шли как придется и вразнобой. А тут вдруг вся группа, демонстрируя редкое единение, дисциплинированно выступила в сторону станции метро ВДНХ.
Двигались быстро и сосредоточенно. Со стороны курсистов (или курсантов) можно было принять за кучку оппозиционеров, опаздывающих на несанкционированный митинг. Причина такой неожиданной солидарности завораживала всех своей интригой и азартом: «Грузин будет показывать фигу контролерше».
Так тренеры ведут борца на финальную схватку. Так в деревнях секунданты ведут самого отчаянного драчуна на главное побоище. Так, наверное, в старину друзья сопровождали дуэлянта на последнюю перестрелку.
Впереди солидно вышагивал Гамлет. Он шел, рассекая пронизывающий московский ветер и не глядя по сторонам. Полы его роскошной дубленки развевались как крылья диковинной птицы. Он был похож на Петра времен закладки города на Неве. В руке его отливал дорогой кожей коричневый шикарный дипломат.
За ним мельчил своей вертлявой нервической походкой Малхаз. Он старался не отставать, чтобы никто, не дай бог, не подумал, что он малодушничает. Из-за этого ему приходилось отвечать тремя короткими грузинскими шагами на один широкий армянский. Они двигались рядом, параллельным курсом, как два морских судна: грузовой многотонный траулер и легкий одномоторный катерок.
Главные пункты договора остались без изменений. Единственную поправку попросил внести предусмотрительный Гамлет. Согласно ей, если грузин пройдет с фигой, то армянину дается шанс погасить пари. Для этого он проходит следом. С той же фигой. В таком случае пари аннулируется, и стороны остаются каждый при своем. То есть никто никому ничего не должен.
Дополнение ни у кого не вызвало сомнений и было принято единогласным решением.
И вот мы у метро.
Время – восемь утра. Самый пик. Народу – ужас. Кишат. Толпятся две очереди: одна с медными пятаками, другая – с пропусками. Одни платят, другие проходят бесплатно. И тех, и других – миллион. Все выстраиваются в длинную кишку, затылок в затылок, и разобрать что-либо в такой толчее действительно сложно.
За стеклом сидит бабушка – божий одуванчик. На носу очки с толстыми линзами. Она подслеповато щурится во все эти корочки, абонементы, удостоверения и кивает, кивает, кивает…Все, как рассказывал Малхаз.
Единственная неожиданность – рядом с бабушкой вырос милиционер. Что заметно повышало градус кипения адреналина в крови.
Мы сгрудились чуть поодаль, чтобы не мешать общему движению и уставились на спорщиков.
- Ну что, биджо? - победно выпятил грудь Гамлет. - Чего ждешь? Иди, раз такой самый умный, показывай свою дулю.
- Сейчас, - хорохорился Малхаз. - Сейчас пойду и покажу.
- Да. Иди-иди. Покажи. А я посмотрю, как ты покажешь.
- Вот сейчас, - настраивался Малхаз. - Сейчас пойду. Волну поймаю и пойду.
- Какую еще волну? - хмыкал Гамлет. - Тебе тут что, Джварское водохранилище? Или Минеральные воды? Зачем тебе волна? Ты что – сельфер?
- Серфер, - поправлял Малхаз, не отрывая глаз от бабушки.
- Это уже неважно, - улыбался Гамлет. - Какая разница, на какой волне тебе яйца оторвут. Давай, иди. Ныряй.
- Сейчас-сейчас, одну минуточку. Только не надо меня подгонять.
- А я и не подгоняю, - хищно скалился Гамлет. - Я просто знаю. Сейчас вон тот дядя-милиционер за мошонку тебя схватит и отведет на кухню. Там потом будут жарить яичницу с помидорами, по-свански, причем на твоих же глазах. Или сделают болтушку. Ты любишь болтушку, сван?
- Зря смеешься, ара, - Малхаз щурился, словно снайпер на охоте. При этом он успевал слабо огрызаться. - Хорошо смеется тот, кто стреляет первым.
- Давай-давай, - посмеивался Гамлет. – Иди, стреляй. Стрелун.
- Стрелок, - успевал поправлять Малхаз.
- Это уже неважно…До конца жизни фальцетом будешь петь. Я тебе сам репертуар составлю и по подземным переходам буду водить. «Би Джиз» любишь? А, сван?
На нашу кучку стали обращать внимание. Милиционер бросил в нашу сторону пару косых взглядов и вытащил рацию. Бабушка тоже отвлеклась на минутку и повернула голову. И тут, поймав только ему известный момент, Малхаз юркнул в толпу. Скользнул ящерицей и слился.
Мы видели, как он пристроился к каким-то высоким мужикам в плащах и медленно приближается к стойке контролера. Все затаили дыхание. Такое происходит в цирке, когда дрессировщик засовывает голову в пасть льву.
У самого парапета Малхаз сунул фигу кондукторше под самый нос и скрылся. Та от неожиданности опешила и застыла с открытым ртом. Милиционер тоже не сразу сообразил, что это было. Они растерянно переглянулись. У обоих в глазах читался испуг, изумление, недоумение и еще что-то, связанное с сомнением и галлюцинациями. Пока они опомнились, Малхаза уже и след простыл.
Мы все это четко зафиксировали. Грузинский фокус вызвал всеобщее ликование. Наверняка, будь мы в том самом цирке, то громко бы зааплодировали. Так это было ловко проделано. Но мы, переведя дух, все одновременно развернулись и вылупились на Гамлета. Тот стоял ни жив ни мертв. Показалось, что он даже стал чуть ниже ростом. Не только шея, но и вся физиономия его приобрела стойкий свекольный цвет.
- Какакер! - прошептал он одними губами и отрешенно сверкнул орлиным взором.
От негодования он невольно перешел на армянский и добавил с десяток, как мы могли догадаться, крепких, глубоко народных выражений.
Однако стоять и материться можно было еще долго. Это не решало проблему. Надо было что-то делать, как-то выходить из положения. И Гамлет это понимал. А выбор был не велик - или признать поражение, или же попытаться спасти репутацию. Внутри его пылающего от возмущения мозга шла напряженная работа.
- Да чтобы я, да какому-то там вонючему свану, да еще и целый ящик шампанского, за какую-то фигу, да?! - бубнил он самому себе вполголоса, мучительно соображая, что делать дальше.
Наконец где-то глубоко внутри его мятежной натуры созрел план. Гамлет перестал бубнить и выпрямился. Подтянулся. Он снова стал величественным армянским царем.
Расправив плечи и задрав голову, Гамлет вдохнул полной грудью и шагнул в бездну. Вернее, направился уверенными шагами к стойке контролеров. Уже издали он выставил вперед свою длинную руку с фигой – так солдаты идут в штыковую – и, не обращая внимания на притихшую толпу, попер на абордаж к застывшей бабке за стеклом.
Не заметить Гамлета было невозможно. А он даже и не пытался маскировать свои действия. Для меня до сих пор вопрос – почему? Наверное, в его большом благородном сердце не было места для мелких поступков. Он был человеком широким, и все его действия тоже были сильными, размашистыми. Так он и шел, как на амбразуру, нацистским маршем, с выставленной вперед рукой. И кулак у него был соответствующего размера – со среднюю ереванскую дыню. От того и фига смотрелась солидно, я бы даже сказал – внушительно.
Кондукторша стала медленно подниматься со своего места. До меня долетели обрывки ее трескучих фраз:
- Да вы что, черножопые, обкурились сегодня?
Когда Гамлет приблизился к ней вплотную, она, с неожиданной для ее возраста прытью, прыгнула ему на грудь. Прыгнула и повисла, изображая питбуля. Милиционер тоже кинулся на Гамлета и скомандовал что-то в свою рацию. Откуда-то выскочили бравые служители и кучей набросились на Гамлета. Завязалась борьба. Так в тайге собаки налетают на медведя-шатуна.
А Гамлет и не думал долго сопротивляться. Он даже, как мне показалось, улыбался. Такой светлой, знаете ли, почти детской улыбкой. Так улыбался, наверное, ГАЛИЛЕЙ, когда улюлюкающая толпа вела его на костер.
Мы тихо рассосались. Вступаться за Гамлета никто не решился.
Всем сразу стало как-то не по себе. Мы спрятали головы в плечи и смиренно скатились по эскалатору вниз.
Там нас ждал счастливый Малхаз. Он выплясывал лезгинку.
- Шампанское! Шампанское! Как я люблю шампанское! - повизгивал он.
- Болван, - накинулась на него Лигита. - Из-за тебя Гамлета арестовали.
- Как арестовали? - перестал танцевать Малхаз.
- А так…
В «школу» все приехали в подавленном состоянии.
МИТТА принялся объяснять, что такое саспенс на примере фильмов Мартина СКОРЦЕЗЕ. Слушали его невнимательно.
Потом был перерыв на обед. Потом мы стали смотреть «Однажды в Америке». А потом, ближе к концу фильма, когда Лапша пришел в гости к Максу, вдруг распахнулась дверь в кинозал и в проеме, как в картинах Клинта ИСТВУДА, возникла скошенная фигура в сильно потрепанной одежде.
Это был Гамлет.
Дипломат из крокодила был смят в гармошку. Скорее всего, его потрошили в поисках бомбы. Рукава дубленки были вырваны с мясом и висели на последних нитках с обеих сторон. Воротник болтался за спиной. Шапка потеряла строгость форм и напоминала перевернутый горшок. Пуговицы отсутствовали все. Напрочь.
Сказать, что Гамлет был зол, значит, ничего не сказать. Он пребывал в веселом бешенстве. В таком, знаете, дьявольском возбуждении. В глазах его играли лихорадочные огни. Обычную багровость сменила мертвенная белизна. Она легко читалась даже в темноте кинозала.
- Сван! – позвал он не своим голосом. - Где ты?!
Я видел, как Малхаз пригнулся, соскользнул меж кресел на пол и по-пластунски быстро-быстро заспешил к запасному выходу.
- Гамлет, пожалуйста, - обратился вежливо Александр Наумович, - вы или зайдите, или выйдите. Вы нам мешаете.
- А-а-а-а, - захохотал Гамлет смехом Мефистофеля. - Я вам тут всем мешаю, да?!
- Вы бы все-таки зашли, - все также мягко повторил Митта. - И прикройте за собой, пожалуйста, дверь. Мы тут кино смотрим.
- А-а-а-а… Вы, значит, тут кино смотрите, да? Комедию, наверное, да? Вам тут всем смешно, да?
- Что с вами, Гамлет? - спросил участливо Митта. - Вы сегодня не похожи на себя.
Но Гамлет не стал его слушать.
- Выходи, грузин! - заорал он. - Я тебе сейчас такое Пазолини устрою, век будешь помнить… Какакер!
В этот момент скрипнула дверь запасного выхода. Мелькнул тощий зад Малхаза. Тут же с грохотом захлопнулась дверь за Гамлетом. Донесся удаляющийся топот беспорядочной погони…
Вечером мы сидели, все в том же неизменном составе, в комнате горцев. Пили шампанское. Целый ящик. Говорили о кино, о театре, о книгах, о том - о сем.
Первую скрипку вел, как обычно, Малхаз.
Левый его глаз слегка припух и посинел. На правой щеке красовалась свежая ссадина. Но он не замечал потерь. Он любил жизнь, этот беспокойный сван. Он принимал ее в разных проявлениях. Он знал, что она бывает скучна и незатейлива, и потому, в силу своих возможностей, пытался придать ей блеска. Раскрасить дополнительными красками. Внести, так сказать, недостающий изумительный шарм. И это ему удавалось.
Он знал, что она бывает по большей части несправедлива. Но, видно, не за справедливостью он пришел в эту жизнь. Он пришел в нее за азартом. И за игрой.
Мы пили шампанское.
Малхаз тарахтел в обычном своем ключе. На этот раз он рассуждал о прелестях халявной цирюльни.
- Я вот знаю одну парикмахерскую возле Белорусского вокзала, - говорил он, - там можно бесплатно постричься. Я вот уже, например, два года там стригусь. Кстати, там имеется и женский зал.
- Как это? - спрашивал Толиб.
- А вот так.
- Ну как? Как это – бесплатно? - интересовалась Лигита.
И Малхаз рассказывал – как. Все слушали, изредка задавая интересующие вопросы или уточняя отдельные детали.
Гамлет помалкивал. Он вообще за весь вечер не проронил ни слова. Он вообще редко когда говорил, этот армянский царь. Лишь в самых исключительных случаях.
