С 20 июня по 15 июля в Женеве проходила очередная сессия Комитета ООН по правам человека, в которой принял участие казахстанский юрист и правозащитник Евгений ЖОВТИС
Окончание. Начало читайте здесь: часть 1, часть 2
Как я уже писал раньше, Комитет ООН по правам человека задал официальной делегации Казахстана несколько десятков вопросов. Некоторые из них её члены просто игнорировали. На другие - ответы были вроде: «принимаются меры» или «делаются шаги». Хотя нельзя не отметить, что были и вполне дельные ответы по существу.
Но были и такие, что привели меня к неосуществимым мечтаниям попасть в ту страну, о которой мне рассказывают.
Представитель Генеральной прокуратуры Нурдаулет СУЮНДИКОВ сообщил, что практически все процессы по обвинениям в экстремизме и терроризме проходят открыто и гласно.
А вот по нашей информации - всё с точностью до наоборот. Подавляющее большинство процессов по обвинениям в совершении экстремистских или террористических преступлений проходили и проходят как раз в закрытом режиме.
Иногда они вообще шли в помещениях следственных изоляторов, куда доступ журналистам и наблюдателям был крайне затруднён, если вообще возможен.
Процессы «закрывают» по причине наличия госсекретов в материалах дел. Причём узнать, какие именно сведения явились причиной закрытия судебного разбирательства, прессе и наблюдателям обычно невозможно. Очень часто подобные процессы закрывали из-за наличия в материалах дела данных об оперативно-розыскной деятельности, включая данные об агентурной работе.
Конечно, агентов надо защищать и не предавать гласности сведения, раскрывающие силы, средства, методы, планы или результаты оперативно-розыскной деятельности. И, наверное, правильно, что отдельные заседания, где эти сведения представляются или агенты выступают в роли свидетелей, надо закрыть. Но зачем закрывать весь процесс?
Ну вот навскидку.
2012 год – 8 человек: АХАТОВ, ТЛЕУБАЕВ, ГУБАЕВ, ИМАНГАЛИЕВ, БАКИТОВ, ГАБДУЛОВ и братья КАРАТОГАНОВЫ в ходе закрытого процесса в Западно-Казахстанской области были приговорены к 6-9 годам лишения свободы.
2013 год – процесс по обвинению в терроризме 9 человек в возрасте от 16 до 33 лет в Атырауской области и ещё один - в отношении 16 жителей Атырау, Жылыойского, Курмангазинского и Кызылкугинского районов той же области проходили в закрытом режиме.
2015 год – процесс в г.Рудный по обвинению Булата САКТАНГУЛОВА в пропаганде терроризма проходил в закрытом режиме, поскольку по мнению суда дело расследовалось органами национальной безопасности с применением спецсредств, которые не подлежат оглашению.
2016 год – два дня назад 12 человек в Актобе приговорены к 6-8 годам за попытку поехать в Сирию для участия в террористической деятельности. Процесс проходил в закрытом режиме.
По нашим данным, в стране за решеткой находятся несколько сот «экстремистов» и «террористов». И хотелось бы знать, за что их посадили, насколько убедительно доказали их вину, развеять сомнения, что доказательства могли быть сфальсифицированы и так далее.
Более того, в таких процессах интересы обвиняемых представляют адвокаты, имеющие так называемый «допуск к госсекретам», который им выдаёт то самое ведомство, которое чаще всего и расследует такие преступления – КНБ РК. И не подозревая в чём-то таких адвокатов, хотелось бы всё же сомнения в их независимости развеять.
А вдобавок к этому наша судебная власть по таким делам прямо нарушает своё международное обязательство по одному из положений того самого Пакта, о соблюдении которого наше правительство отчитывалось. Речь идёт о пункте 1 статьи 14 Пакта, касающегося права на справедливое судебное разбирательство.
Согласно этому пункту, «печать и публика могут не допускаться на всё судебное разбирательство или часть его по соображениям морали, общественного порядка или государственной безопасности в демократическом обществе или когда того требуют интересы частной жизни сторон, или — в той мере, в какой это, по мнению суда, строго необходимо — при особых обстоятельствах, когда публичность нарушала бы интересы правосудия; однако любое судебное постановление по уголовному или гражданскому делу должно быть публичным, за исключением тех случаев, когда интересы несовершеннолетних требуют другого, или когда дело касается матримониальных споров или опеки над детьми».
Поскольку дела об экстремизме или терроризме явно не относятся к матримониальным спорам, приговоры по таким делам должны быть публичными. А они у нас засекречены. Их практически невозможно получить на руки даже для того, чтобы написать апелляционную жалобу или надзорное ходатайство. При оглашении приговора обычно зачитывают только резолютивную часть, касающуюся того, в чём подсудимого признали виновным и какое наказание назначили. Эти приговоры не публикуют, и их нет в общедоступной базе судебных решений. А ведь Пакт является международным договором Республики Казахстан, ратифицированным ею, и имеет приоритет над её уголовно-процессуальным законодательством.
Так что эти мои представления о реальной ситуации с гласностью в процессах по экстремизму и терроризму заставили сильно удивиться ответу представителя Генпрокуратуры.
Но когда я услышал в ответе того же Нурдаулета СУЮНДИКОВА на другой вопрос - о ситуации с мирными собраниями, - что у нас их можно проводить даже в центре городов, на площадях и основных улицах, и вообще наше законодательство в области мирных собраний соответствует международным стандартам, я понял, что то было не удивление, а так – лёгкое недоумение.
У нас без разрешения властей нельзя провести не то что митинг, а даже одиночный пикет, для получения которого надо подавать заявление за 10 дней. Кстати, это делает невозможным для граждан оперативно реагировать на какие-то острые проблемы путём реализации закреплённого в Конституции права на мирные собрания, митинги, демонстрации. То есть что-то произошло сегодня, власти приняли какое-то решение или совершили какие-то действия, вызвавшие несогласие и критику пусть небольшой части граждан, а сообщить об этом властям путём мирного пикета или митинга они смогут только через 10 дней и то, если на это дадут разрешение.
Более того, практически во всех крупных городах и даже районных центрах власти, в лице местных маслихатов, напринимали решений, имеющих, как утверждается, рекомендательный характер, но которыми акиматы руководствуются как главным основанием для отказа в проведении мирных собраний. Этими решениями маслихаты определили одно-два места в городе или райцентре, обычно в отдалённых районах населённого пункта, для проведения всех форм мирных собраний. Причём никого из властных структур не смущает, что таким образом граждане Казахстана лишены права на закреплённые в Конституции демонстрации и шествия, потому что эти формы мирных собраний предполагают как минимум перемещение от одного места к другому.
Можно, конечно, как предложил мне несколько лет назад один сотрудник акимата Алматы, осуществлять своё право на демонстрации, шествия и марши путём хождения по кругу в том месте, которое определил маслихат, но как-то, помимо хождения по кругу, ещё хочется идти и по прямой. Я, конечно, спросил тогда у сотрудника акимата: надо ли при хождении по кругу держать руки за спиной или пока ещё разрешено ими размахивать. Но он никаких пояснений, к сожалению, не дал.
И вообще о какой даже теоретической возможности провести мирное собрание в центре города или у зданий госорганов можно говорить, если 21 мая этого года задерживали граждан, просто сидящих на скамейках в районе площади Республики в Алматы или рядом с Байтереком в Астане? А ведь главная цель пикета, митинга, демонстрации - это донести месседж, критическое отношение, несогласие, а, может, и наоборот - согласие и поддержку - до адресата, до властей. Именно поэтому один из основополагающих принципов обеспечения права на свободу мирных собраний – принцип «sight and sound», то есть «в пределах видимости и слышимости» целевой аудитории. Поэтому-то и пытаются граждане пикетировать здания парламента или правительства, местных органов власти или правоохранительных органов.
Затем представитель Генпрокуратуры ответил на вопрос о том, как правительство выполняет решения Комитета по индивидуальным жалобам, в частности по делам Бахытжан ТОРЕГОЖИНОЙ и Рамазана ЕСЕРГЕПОВА. В целом ответ свёлся к тому, что у нас есть проблемы с правовой процедурой выполнения решений Комитета, но Генпрокуратура занимается этим вопросом. У меня немедленно возник встречный вопрос, который я, естественно, задать не мог по причине своего статуса наблюдателя, но который от этого своей остроты не потерял.
Факультативный протокол к Пакту, в соответствии с которым граждане Казахстана получили возможность обращаться с индивидуальными жалобами в Комитет, вступил в силу для нашего государства в сентябре 2009 года. Интересно, как получилось так, что почти за 7 лет у нас так и не появилось правовой процедуры исполнения решений Комитета? В нашем юридическом сообществе есть, конечно, дискуссия по поводу того, являются ли решения Комитета, которые официально называются соображениями, обязательными к исполнению, или они носят рекомендательный характер, но никакой процедуры-то всё равно нет.
Кстати, по мнению Комитета, которое я (как и подавляющее большинство международных экспертов в области прав человека) разделяю, обязательность его решений по индивидуальным жалобам вытекает из смысла самого Пакта и Факультативного протокола к нему. Государству-участнику никто же руки не выворачивает и пытками не принуждает подписать и ратифицировать международные договоры по правам человека, в том числе Пакт и Факультативный протокол к нему.
Но раз подписали, то дальше следует достаточно простая логика. Выполнять надо! А мы не выполняем и даже не готовимся выполнять.
В общем, в ходе моего наблюдения за процессом представления правительством Казахстана доклада о выполнении Пакта к периодическому «заклиниванию» мозгов добавлялось лёгкое недоумение, переходившее в сильное удивление. Героически выдержав эти перегрузки организма, я вернулся в Алматы в ожидании той самой вещественной оценки «успехов» правительства в выполнении своих обязательств по Пакту в виде Заключительных замечаний Комитета по рассмотрению доклада Казахстана, которые должны появиться со дня на день.
