Любовь к родине – это не слепота и придыхание, когда все время «Москва - звонят колокола»
В ноябре, будучи в Москве, по традиции забежала в «Книжный город», а там встреча с Виктором ШЕНДЕРОВИЧЕМ. Известный российский писатель-сатирик уже давно не появляется на экранах телевизоров, но это не значит, что он перестал творить. Как говорит сам драматург, «ушел работать за столом», но не в стол. Его пьесы ставят российские и украинские театры, он издает книги, одна из последних - «Соло флейтиста». Это такой комикс для взрослых с хлестким литературным сопровождением. Чтобы читатель получил представление о книге, приведу такой отрывок из нее:
«- Надо, чтоб ему у нас понравилось. Причем срочно. Где он?
- У нас на Лубянке.
- Зачем?
- Сидит.
- Что-нибудь рассказал?
- Да уже все рассказал, теперь просто сидит…»
Участников творческого вечера было не много – старые интеллигенты да студенты-филологи, так что общаться с писателем мне никто не мешал.
-Чем вы сейчас занимаетесь?
- Прежде всего, я получаю удовольствие от того, что можно писать, не торопясь, менять интонацию, не знать, чем это все закончится. Лучше всех о моей последней книге сказал Борис Стругацкий: «Славная повествуха. Злая и печальная». Это самая лучшая для меня рецензия. Издал только сейчас, потому что мне не хватало чего-то, а потом увидел работы художника-карикатуриста Дениса Лопатина из Петропавловска-Камчатского. Он лучший в мире, завоевал много призов, а дома - безработный. Целый год вместе рисовали, я придумывал, а он изображал. Вышел такой комикс из 300 сообщений. Книга хороша тем, что ее можно не только читать, но и листать, выходит, доступна она и для тех, кто не читает. Она - не прокламация, это просто ирония, такая лакмусовая бумажка нашего общества, его потрет. На 500-ой странице художник нарисовал Георгиевский зал Кремля, на пустом месте написано: «Здесь был Путин», но в готовой книге этого уже не было. Так что это такой памятник нашего времени, в котором президент находится в статусе Бога - о нем нельзя писать, рисовать, нельзя над ним смеяться. Над книгой можно плакать, а можно смеяться. Мой опыт показал, что смех – это целебная вещь. Когда мы смеемся, мы добреем, смеющийся человек безопасен. Я сам пока писал, смеялся и мне полегчало.
- Полегчало отчего?
- Я уже давно живу в таком мерцающем режиме, озираясь по сторонам. В СМИ меня называют подонком, но это в нынешней ситуации я рассматриваю как комплимент. За год получил 30 сообщений с угрозами, я отношу их в прокуратуру, но мне говорят, что нет состава преступления. Тянется это давно, и я привык.
- В предисловии к вашей книге говорится, что она о конце света. Когда он будет?
- Конец света – это не результат, а процесс, не последовательный, но рукотворный. Вот мы в этом году очень продвинулись к нему, просто впереди планеты всей – с нами, может, только талибы еще могут посоперничать. А когда будет конец света, я не знаю, я не Ванга.
- Вы зарабатываете на своих книгах?
-Есть немного писателей, которые разбогатели на литературе. Для меня это прежде всего радость. Я имею небольшие заработки с этого и не стремлюсь к большим тиражам, я же не Донцова. Когда-то в 90-х мы издавались у одного редактора с Виктором Доценко, его книги продавались товарняками. Он отсидел 8 лет за разбой и изнасилование, и этот опыт давал ему тиражи. Я запомнил у него одну фразу: «В это утро хоронили молодую женщину, которая так и не успела познать радость материнства», вот я так не смогу написать.
- Почему вас больше нет на телевидении?
-Этот вопрос мне задают с 2003 года, и я как психотерапевт отвечаю: вот вы понимаете, такое время. Слава богу, я не в психушке и еще могу сидеть и балакать в книжном магазине с читателями. Это не телевидение, но все же. Говорят, скажи, над чем ты смеешься, и я скажу, кто ты. Мой юмор для тех, что читал Джерома и Свифта, но не для тех, кто смотрит «Смехопанораму» и «Камеди-клаб». Люди, которые сегодня формируют вкус на телевидении, они даже не знают Чаплина, Карцева, Жванецкого, они не читали Зощенко, идет такая игра на понижение. На телевидении главное рейтинги - то, что понравится большинству. Вот и идет такой мочеполовой юмор, который дает рейтинги. Штаны уже снимали, чем удивить? Я не против того, чтобы было сто цветов, как говорят китайцы, но поколение, воспитанное на «Смехопанораме», деградирует. Если бы запретили голосовать тем, кто слушает Шуфутинского и Малахова, то мы бы жили в другой стране, потому что эти люди голосуют за Жириновского и Зюганова. Я на такое телевидение не хочу, мне комфортно за письменным столом. А слава она еще осталась, таксисты все время узнают, я же безлошадный. Недавно мне даже дверь водитель открыл, всю дорогу хвалил мои программы, я до конца пути кланялся ему, бился головой о коробку передач. На выходе спрашивает: «А вы еще гороскопы составляете?». Мне-то повезло, у меня про гороскопы спрашивают, а вот самого Глобу - про Путина.
- Все время быть против - трудно? Может, ну его?
- Расчесывание до крови тоже плохо, это мазохизм. Мера должна быть, надо все уравновесить. Чтобы Германия после войны осознала свою вину, это нужно было прочувствовать нескольким поколениям. Когда есть осознание чувства вины и ответственность – тогда приходит равновесие. Западная демократия тоже не панацея, но у них нет несменных лидеров, а у нас есть. У них администрации порой пенделя дают, узурпации власти нет. И люди почему-то хотят жить в странах, где власть меняется, потому что там, где этого не происходит – жить опасно. Мы еще не вышли из империи, у нас такой особый менталитет, особая стать, путь особый, и мы себя этим просто загипнотизировали. Но по этому пути уже шли Куба, Венесуэла, Сенегал, Северная Корея, Сербия. И то, что мы после страшного 20 века, который нас искалечил, этого не поняли – страшно. Мы рассуждаем: да мы такие вот страшные, но зато симпатичные. А эволюция начинается, когда человек себе не нравится - этим мы и отличаемся от обезьян. Проснулся утром, не нравишься себе в зеркале, начинаешь мыться, бриться, что-то делать, чтобы стать лучше. А мы чем больше себе нравимся, тем больше ужаса наводим на весь мир. Любовь к родине – это не слепота и придыхание, когда все время «Москва - звонят колокола» - это сводит с ума.
-Для многих сейчас соцсети стали выходом, некой отдушиной, как вы к ним относитесь?
-Я живу в соцсетях, это всесильная вещь, которая изменила мир, это такая социальная свобода, против такого лома нет приема. Несколькими движениями пальцев собрали толпы людей в Гонконге, например. Но должна быть мера, а то люди приходят в кафе и вместо того, чтобы есть, фотографируют еду, а другие это комментируют, люди конспектируют каждый свой шаг. Я включаю «Фейсбук», чтобы узнать новости, а на меня вываливается куча этой информации, потому я пытаюсь себя ограничивать.
-Вы хотели бы заняться политикой?
-Я не политик. У политика задача – прийти к власти, у меня к этому нет таланта. Это отдельная профессия. Я человек либеральных убеждений. Владимир Набоков говорил: «Мои политические убеждения - это когда портрет президента не превосходит почтовую марку», вот у меня такие же убеждения. А как только ты ставишь талант на службу кому-то, то это заканчивается катастрофой. Мы видим такие примеры очень часто в кино, литературе, на телевидении. Мы любим Достоевского не за то, что он был анархист, а потому что он нам рассказал что-то о нас самих.
