Режиссёр Ермек Турсунов рассказывает о событиях, связанных со съемками фильма «Шал» и человеком, сыгравшим в нем главную роль
На снимке: Ермек Турсунов и Ерболат Тогузаков на новоселье Шала в квартире в алматинском микрорайоне «Казахфильм». 24 декабря 2012 года.
Окончание. См. начало: часть 1, часть 2, часть 3.
Касымыч абсолютно городской человек. Асфальтный, что называется. Аульной жизни не видел. Сын писателя. Центровской. Он и казахского-то толком не знает. Текст заучивал как попугай. Потом переозвучивали. Актер, что переозвучивал на «посте», изматерился вдоль и поперек.
Впрочем, как обычно. У нас ведь кинопроцесс – это постоянное преодоление трудностей, которые мы сами же себе и создаем. А съемки – это вообще сплошное геройство.
А закончилось всё это кино индийским кино. То есть…
Как и планировалось, на следующий день после премьеры (фильма «Шал». – Ред.) Касымыч (Ерболат ТОГУЗАКОВ. – Ред.) проснулся знаменитым. О нем заговорили. О нем стали писать газеты и журналы. В том числе и желтые.
А однажды к нему наведалась целая телевизионная группа и устроила съемки прямо на его рабочем месте. Как положено - с метлой, лопатой и тележкой. Надо полагать, телевизионщики сильно радовались, поскольку герой получался весьма импозантным.
Симпатичная репортерша задавала Тогузакову по ходу дела вопросы, на которые он охотно отвечал. Но, как известно, журналистов интересуют подробности. В особенности – частные.
Прозвучал вопрос о личной жизни. О семье. О доме. И Тогузаков, старая балда, по неопытности своей потащил всю группу к себе домой. А жил он – уже восемь лет – на самой студии. В маленькой крохотной комнатушке…
Впрочем, и комнатой-то это не назовешь. Так, место на складе, где хранится архивный киноматериал.
Когда-то Касымычу отвели здесь уголок, поскольку жить ему было негде. Пожалели. Конечно – в нарушение всех инструкций. Но чего уж об этом говорить. За давностью лет мало кто уже помнит предысторию.
И жил себе там Касымыч, никому не мешал. Диванчик себе приволок откуда-то, телевизор поставил, табуретки, словом, обустроился как смог. Мыться и стираться ходил к сантехникам, ел в студийном буфете. Все эти «частности» он и изложил в подробностях счастливой репортерше.
Вечером по новостям показали занимательный сюжет про то, как «народный шал Казахстана бомжует на складах киностудии»…
С утра на «Казахфильме» вместо обычной болотной тишины стояло вавилонское столпотворение. Руководство метало молнии и искало Тогузакова. Его живенько нашли, привели в высокий кабинет и поставили на середку ковра.
Состоялся пристрастный разговор.
- Ты что, такой-растакой, делаешь, а?! Мы тебе, значит, помогаем как можем, место тебе предоставили, работой обеспечили, а ты нас на всю страну позоришь?!
Касымыч тык-мык, ничего толком объяснить не может. Не велите казнить, говорит, не задумывал ничего плохого, да и девушка такая милая вроде была с микрофоном, вопросы приличные задавала, улыбалась, чай попили…
- Да ты что, не знаешь, кто такие журналисты?!
А Тогузаков и в самом деле не знал. Он, можно сказать, вообще первый раз в жизни интервью давал.
В результате разбора всех полетов Тогузакову строго-настрого запретили распространяться на тему, где он живет и как. Разрешили лишь говорить – почему и ради чего. Заодно научили, как отвечать: ради искусства, конечно!
- И налегай побольше на Стратегию-2030!
Но наших журналистов так просто на мякине не проведешь. Мало кого уже интересовало – ради чего живет Тогузаков. Всех поголовно стало беспокоить – как он живет? На складах. Да и как он там оказался вообще?
Одним словом, то, что никого особенно не волновало все эти годы, вдруг стало самой обсуждаемой темой. Ее стали выносить в заголовки официальных изданий. С нее начинались все разговоры о фильме, который к тому времени уже вовсю катали в кинотеатрах. И разговоры эти носили в основном характер осуждаемый, с оттенком негодования и возмущения.
И тогда я надел костюм с отливом, повязал тонким узлом галстук и пошел на поклон к городским головам в их скромный домик на площади Республики. Там уже вытащил свой дутар и спел песню с нехитрым мотивом: «Помогите, люди добрые». Головы внимательно выслушали мой жыр, но развели руками и ответили, что очень уважают казахское искусство, в особенности кино, но Тогузаков человек простой, государственных наград не имеет, кровь за родину не проливал, да и вообще ничем особенным по жизни не отличался. Что, в принципе, соответствовало истине. А коли так, «то нет у нас, дорогой товарищ, никаких оснований для внеочередной выдачи жилья». Так что «пусть господин Тогузаков напишет заявление, которое в обязательном порядке будет рассмотрено, и он получит жилплощадь сообразно живой очереди». А когда она наступит, эта очередь, об этом головы знать не знали и ведать не ведали.
Вооруженный такой безрадостной информацией и учитывая все обстоятельства дела, в первую очередь неягодный возраст «народного шала», я сделал вывод, что теперь придется искать и находить нестандартные методы решения вопроса. Я вернулся домой, снял костюм, выбросил галстук и поперся к своим дружбанам-олигархам в демонстративно мятых штанах.
Первым откликнулся Сержиньо. Он же – Сержан ЖУМАШОВ, отъявленный враг зеленого движения Алма-Аты, злостный строитель курортов и супермаркетов в самых неположенных местах. Характер имеет нордический и бесшабашный. Женат. Причем глубоко и основательно. Детей много. С некоторых пор ожидаются внуки.
Сержиньо без лишних разговоров схватил со своей вешалки шапку, сверкнул отчаянно орлиным взором и первым бросил туда начальную сумму. С этой шапкой я и пошел дальше по кругу. И в нее, в шапку эту, накидали свои кровные лучшие люди города. А именно…
Хотя нет. Имена я не стану называть, потому что в таком случае добро перестанет быть добром. Ибо добро, сделанное преднамеренно и преданное огласке, вряд ли может в полной мере им называться. Я так думаю.
Словом, насобирали мы денег и стали искать квартиру. Желательно поближе к киностудии. Чтобы недалеко было до работы.
Пересмотрели кучу вариантов. Выбрали один. Сговорились по цене. Купили. А на дворе уже декабрь. В конце года обычно Союз кинематографистов устраивал свою профессиональную тусовку, подводил итоги года. Мы втайне надеялись, что Касымыч что-нибудь да получит, а потому торопились.
И вот настал день этой самой церемонии. По-моему, это было двадцать четвертое декабря (2012 года. – Ред.). Всех киношников собрали в Доме кино и занялись раздачей слонов. То есть – коней.
Касымыч по такому случаю вымыл голову, побрился и вырядился в выходной костюм. Правда, накануне он шмякнулся на гололедице, и теперь нос его был заклеен пластырем, что, конечно, солидности ему не прибавляло, но общего впечатления не портило.
И тут «Шал» объявляется лучшим фильмом года, получает главный приз – «Кулагер», а Тогузаков становится лучшим актером. И приз выходит вручать не кто-нибудь, а сам Асеке! Асанали АШИМОВ. Что весьма символично.
И там он, прилюдно признает, что Тогузаков с этой ролью попал в десятку и что он, Асеке, должен это признать. И вот, значит, признает.
Ну, фанфары, естественно, медные трубы, громкие речи, слезливые поцелуйчики. И суют микрофон мне. И выхожу один я под софиты, «и толкаю грандиозную речугу» о том, что в прессе в последнее время муссируются гнилые слухи. Говорят, якобы заслуженный Шал Республики Казахстан живет черт те где, и это лишает его всех прелестей личной жизни. И что нельзя так обращаться с народными любимцами, и что если мы допускаем такое, то непонятно, как жить дальше, и что у такой страны нет будущего... В общем, бессовестно кручу заезженную пластинку кондовых политиков и профессиональных любителей родины.
- Но! - говорю я и меняю тон на вполне человеческий. - Под Новый год случаются разные чудеса, и вот мне в руки попалась какая-то бумажка, разрешите, граждане, зачитать.
И зачитываю договор, заверенный голубенькой печатью нотариуса, о том, что гражданин Тогузаков Е. К. такого-то числа такого-то месяца обзавелся квартирой по такому-то адресу, с такой-то жилой и общей площадью, отдельным телефоном и ванной, с чем я его лично поздравляю и вдобавок к киношной награде вручаю ключи от признательной и наиболее состоятельной части общества.
Ой, что там было!
Вся казахфильмовская бухгалтерия в полном составе рыдала вот такенными слезами. Да и не только бухгалтерия. По-моему, даже сантехники залились слезами умиления. В общем хоре отчетливо выделялось колоратурное сопрано казахфильмовской буфетчицы, которая за все эти годы люто привыкла к обществу Касымыча и теперь не мыслила без него свой скромный пищеблок.
А потом я сказал Касымычу: поехали, мол, покажу, где ты теперь будешь жить. И мы поехали. На нескольких машинах, потому что мы заранее подготовили оператора с камерой и Вадику БОРЕЙКЕ (в то время главный редактор сайта Forbes.kz. – Ред.) сказали, что повезем Тогузакова на его квартиру. Вадик позвал с собой еще и фотокора – Андрюху ЛУНИНА, чтоб засвидетельствовать, так сказать, торжество момента.
Помню, стояла чудная ночь. Кружил мягкий снег. Тогузаков шел мелкими шагами по дворикам к себе, в новый дом, а мы его снимали.
Вот он повернул за угол, вот подошел к подъезду, вот открывает собственным ключом дверь собственной квартиры и заходит.
- О! Ванная! – радостно кричит он. – О! Кухня! О! Холодильник!..
Иногда думаешь, как мало человеку надо для счастья.
А это было счастье. Самое настоящее. И всем было несказанно приятно.
И мы просидели в тогузаковской квартире допоздна, празднуя счастливое окончание еще одного проекта. И я в очередной раз убедился в немеркнущей и всепобеждающей силе искусства.
Вот такое вот, понимаешь, кино получилось.
Фото: Андрей Лунин
